Шрифт:
Абдул-Резак обернулся и сказал своему адъютанту, чтобы к левому крылу послали еще спагов на подмогу. Через минуту из лагеря вниз, в лощину, помчались тысячи всадников.
Абдул-Резак смотрел, что будет дальше.
Но произошло совсем неожиданное: не успели спаги доскакать до русских, как вдруг на всем скаку круто повернули в сторону и, рассыпавшись по полю, кинулись назад, к Козлуджи.
Дело было в том, что весь левый край турок бежал назад, а за ним побежал и правый. И все сразу перемешалось. Малодушные, бывшие до этого в задних рядах, теперь бежали первыми. Они выбрасывали из карманов патроны, стреляли вверх, швыряли в сторону тяжелые длинные ружья, которые неудобно заряжать и из которых без упора трудно стрелять.
Задних же настигала и рубила русская кавалерия: Абдул-Резак ясно видел яркие мундиры гусар и казаков.
– Сюбхан Аллах! [42] – воскликнул он. – Все погибло!
Абдул-Резак прекрасно знал своих воинов: если побежала хоть одна часть с поля, тотчас же ей следовали остальные. В атаке для турок не существовало никаких преград, но зато и в бегстве не было ничего, что бы их остановило. Страх летел быстрее ветра. И страх не просто быть убитым, а быть заколотым штыком: после того как Магомет запретил мусульманам есть свинину и приказал переколоть всех свиней, смерть от штыка считалась у турок позорной.
42
Великий Боже!
Абдул-Резак ударил своего бедуина плетью и бросился туда, где стоял толстый ага янычар.
– Останови этих трусов! – закричал он, указывая на бегущих.
– Я говорил тебе – будет плохо, пророк не за нас: когда мы выступали в поход, ветер дул нам в лицо! – ответил ага, поглядывая на столпившихся, тревожно перешептывавшихся между собою янычар.
– Их ружья длиннее наших ятаганов! Мы не хотим, чтоб нас закололи, как свиней! – кричали из толпы. Янычары жались поближе к палаткам, видимо собираясь тоже пуститься наутек.
Абдул-Резак круто повернул коня и поскакал к спагам. Но и тут никто не хотел слушать его. Спаги не слушали увещаний ни Абдул-Резака, ни своих начальников. Они навьючивали на лошадей свои и чужие вещи из брошенных палаток и только смотрели, успеют ли еще захватить что-нибудь или нет.
В лагере каждый уже думал только о себе самом. Если бы удалось остановить бегущих, весь страх мгновенно прошел бы и здесь.
Абдул-Резак помчался навстречу бегущим. Запыхавшиеся, красные, потные, они уже вбегали в лагерь, крича: «Вай! Хайди!» [43]
43
Беда! Вон отсюда!
И вселяли страх и смятение в тех, кто еще кое-как держался.
Абдул-Резак вертелся на бедуине, размахивая выхваченной из ножен саблей, и кричал:
– Остановитесь, трусы! Стойте, презренные ишаки!
Но никто не останавливался. Только со всех сторон кричали ему со злостью и руганью:
– Встречай сам свою смерть!
– Ты на коне, а мы пешие!
– Ты спасешься, а мы погибнем!
– Накажи меня Аллах, чтобы я вас покинул! – исступленно кричал Абдул-Резак. – Если хотите, и я с вами буду драться пешим…
Но его слова заглушил визг шлепнувшегося неподалеку ядра: русские пушки уже били по лагерю. Это еще больше усилило смятение. Весь лагерь охватил ужас. Артиллеристы рубили постромки, собираясь удирать. Янычары кидались к спагам, стараясь как-либо уцепиться за стремя. Спаги били их плетьми, рубили шашками. Пешие стреляли в верховых, чтобы завладеть конем. Какой-то янычар выстрелил даже в самого Абдул-Резака, но промахнулся.
Все окончательно потеряли рассудок.
Абдул-Резак метался по лагерю на коне, кричал охрипшим от отчаяния голосом:
– Дур! Дур! [44]
Но все его старания были тщетны: турецкая армия бежала врассыпную, куда кто мог.
VII
Букарест изнывал в полуденной истоме. Было безветренно. Стояла удушливая жара.
Пыльные узенькие улочки опустели; даже свиньи и те забились куда-то в тень.
По бревенчатой мостовой не дребезжала ни одна каруца. Умолкли всегдашние шумливые ферарави и скаумеле, [45] притихли, обезлюдели веселые, оживленные ханы. [46] Все обыватели попрятались в дома – забирались в просторные прохладные сени и пили дульчец, [47] особенно приятный в такую жару. Только в полутемных сенях и можно было найти спасение от зноя.
44
Стой! Стой!
45
Ферарави – медники, скаумеле – музыканты.
46
Ханы – трактиры.
47
Дульчец – холодная вода с вареньем.
Суворов в одном белье лежал на коврике в сенях. Час тому назад он вернулся из ставки, куда ездил докладывать главнокомандующему о козлуджинской баталии.
Когда 9 июня, на закате, турки бежали из Козлуджи, оставив Суворову трофеи – богатейший лагерь, обоз, 29 пушек и 107 знамен, Каменский с главными своими силами еще только подходил к Делиорману. Он остановился на ночь у леса и на рассвете 10 июня соединился с Суворовым у Козлуджи.
Суворов тотчас же предложил Каменскому идти вперед: путь за Балканы был открыт – у визиря в Шумле оставалась горсть людей.