— Чтобы опровергнуть подобное обвинение, могу ли я сказать, что буду счастлив остаться. — Губы полковника слегка покривились, и Шине показалось, что в его словах прозвучала ирония.

Однако мадам Пелейо радостно улыбнулась ему, и ее прекрасное лицо просияло.

— Тогда вы распорядитесь о том, чтобы нам подали чай? И ваши любимые шоколадные бисквиты. Видите, я все помню, даже о вашем пристрастии к бисквитам.

— Вы так добры.

Снова Шина уловила почти незаметные нотки сарказма в его учтивости. «Холодная учтивость», — подумала она. И как она могла принять его за англичанина? Правда, он был какой-то чужой.

— Пойдемте наверх, миссис Лоусон! — Жена посла двинулась вперед, показывая дорогу. Ее пышное платье из шуршащего черного фая при ходьбе колыхалось над бесчисленными шелковыми нижними юбками.

Когда они поворачивали к двери, Шина увидела свое отражение в одном из длинных зеркал, украшающих стены. Она обратила внимание на бросающуюся в глаза разницу между безупречной элегантностью мадам Пелейо — блеск драгоценностей, прекрасные линии платья — и собой, маленькой и невзрачной в скромном, плохо сшитом пиджаке из коричневого твида. Фетровая шляпа Шины сползла набок, волосы из-под нее выбивались в разные стороны. Ее белая шелковая блузка выглядела опрятно, но тяжелые туфли на низких каблуках, казалось, неприлично громко стучали, в отличие от легких, на тонкой шпильке, туфель хозяйки, когда они шли по натертому до блеска паркету вестибюля и потом поднимались по широкой лестнице с красивыми перилами.

— Надеюсь, вам понравится у нас, миссис Лоусон. — сказала мадам Пелейо, когда они поднялись. — Я очень не хочу беспокоить детей из-за каких-либо перемен в доме. Но я хочу, чтобы они выучили английский. По существу — это главное, они должны говорить по-английски свободно.

— Они уже могут немного говорить? — спросила Шина.

— О да, и довольно неплохо. У них были две гувернантки-англичанки, но обе уехали по причинам, которые я не считаю нужным обсуждать. Скажу лишь одно — я пообещала себе, что никогда больше не возьму на это место молодую незамужнюю женщину. Слишком много ответственности и проблем для всех, в том числе и для меня.

— Понимаю, — прошептала Шина.

Теперь ей стало ясно, почему дядя Патрик настоял на том, что ей следует быть вдовой.

— Дети, конечно, уже говорят по-французски так же хорошо, как по-испански, то есть на своем родном языке, а мой родной язык — французский.

— Они, вероятно, очень способные, — негромко заметила Шина.

— Напротив, они мало знают, за исключением того, что их интересует, — шутливо проговорила мадам Пелейо. — А вот и они, мои малыши. — Произнося это, она открыла дверь комнаты, и оттуда послышались крики: «Мама, мама!»

Двое детей играли в кубики на полу. Они вскочили на ноги и побежали к матери, похожие, подумала Шина, на две дорогие куклы, которые она однажды видела в витрине магазина.

Мадам Пелейо нагнулась и поцеловала их и затем представила Шине.

— Это Мадлен, — сказала она. — Хотя мы обычно называем ее Мэди. Ей исполняется семь на следующей неделе, и она уже заранее предвкушает удовольствие от тех подарков, которые получит на день рождения.

— Пони для верховой езды, мама. Ты обещала мне пони! — закричала Мэди тоном, не терпящим возражений. Она уже обещала стать красавицей, как и мать. Ее темные вьющиеся волосы были собраны на макушке и завязаны огромным бантом из атласной ленты. Платье из розового плотного кружева, перетянутое расшитым поясом, не закрывало голые коленки с ямочками.

Она была худенькая, изящная, подвижная и мило наклоняла набок голову, задавая вопросы. Мальчик был крепче и намного смуглее. В нем легко было угадать испанца, и врожденная гордость уже проглядывала в манере держать голову, несмотря на то что он был пухленький и ему было трудно поспевать за своей подвижной сестрой.

— Педро пять лет, — объяснила мадам Пелейо. — Мой муж обожает его и слишком балует. Но я очень строгая, не правда ли?

Дети засмеялись над ее словами, как над удачной шуткой, и Педро, обхватив материнские колени, потянул ее за платье к себе.

— Сейчас, дети, я должна вернуться вниз, — сказала мадам Пелейо. — А вы покажите все здесь миссис Лоусон. Покажите также, какими милыми, вежливыми и хорошими вы можете быть. В Англии все дети очень воспитанные, потому что их держат в строгости.

— Мне надоели разговоры об английских детях, — капризным тоном произнесла Мэди.

— Так нельзя, дорогая, — ответила мать. — Что подумает о тебе миссис Лоусон, если ты будешь так говорить.

Мэди смотрела на Шину и как будто спрашивала: «Ну и что дальше?»

Но вслух она не произнесла ни слова, и Шина улыбнулась как можно доверительнее.

— Конечно, я не буду рассказывать вам, как хороши английские дети, — сказала она. — Начнем с того, что, мне кажется, они не хуже и не лучше всех остальных детей. Когда я была маленькая, моя няня рассказывала мне о детях, которые у нее до меня были, и какие они были послушные. В итоге я возненавидела их.

— Правда? — В глазах Мэди промелькнуло любопытство.

— Да, — ответила Шина.