— У-м-м-м, — сказала Татьяна, сворачиваясь в клубочек.

— Вставай! — Я потряс ее за плечи. — Пива хочешь?

— А шампанского не осталось? — спросила она, не открывая глаз и переваливаясь на другой бок.

— Осталось, — сказал я, — но шампанское по утрам пьют только аристократы и дегенераты.

— Я вполне сойду за первую категорию, — хвастливо заявила Татьяна и окончательно проснулась. — Гарсон, кофе в постель.

— Вот ты и попалась, аристократка! Гарсон — это официант в кабаке, кофе в постель он принципиально подать не может. И я, кстати, тоже не могу, потому что никакого кофе нет, а вот шампанское — пожалте.

Я открыл бутылку, и Татьяна с наслаждением хлебнула из горлышка.

— А я предпочту коньяк, — поведал я, точно так же из горла прихлебывая «Хэннеси». — Один мой друг писатель совершенно справедливо утверждал, что по утрам можно пить только «Наполеон».

— Мишутка, стоп! А как же ты будешь вести машину?

— Наивная девочка, разве ты не знаешь, что похмельный водитель гораздо страшнее пьяного? Наверно, осталась только одна страна в мире, где не разрешают садиться за руль после малых доз алкоголя. И, наконец, неужели ты думаешь, что в обозримом будущем мне придется иметь дело с ГАИ?

— Не знаю, — сказала Таня и как-то грустно замолчала. Я замолчал еще более грустно. Потом напыжился и сказал:

— А вообще, девочка моя, ты сейчас соберешься, оденешься и пойдешь на шоссе ловить машину. Так надо. Я оставлю тебе свой телефон, а ты оставь мне свой. Ладно?

— Хрен тебе, — ласково сказала Татьяна. (Она сказала еще ласковее, но я решил пощадить нравственность моих читателей).

— Я не могу тебя здесь оставить, — пожаловался я. — У меня очень важная встреча.

— А мне насрать на твою важную встречу, — сказала Татьяна (здесь я уже перестаю щадить нравственность моих читателей), — я люблю тебя и отныне буду любить всегда. И навсегда останусь с тобой вместе. Писатель, … твою мать!

«Хана, — подумал я. — Вот так мне, пожалуй, еще никто в любви не признавался. А может, я все еще сплю?»

И тут замигала сиреневая лампочка и загудел этот проклятый сигнал.

О Боже!

— Татьяна, я сейчас буду разговаривать. Так вот: тебя здесь нет. Ты поняла?

— Поняла, — ответила Татьяна, хлебнув еще немного шампанского.

— Ясень, Ясень, с добрым утром, вызывает Тополь.

Конечно, он сказал «прием», но, пересказывая наш исторический диалог, я позволю себе не употреблять это дурацкое слово. Здесь и далее. Поверьте, очень тяжело с похмелья говорить каждый раз «прием» — сблевануть можно.

— С добрым утром, Тополь, — вяло откликнулся я.

— Как самочувствие, Ясень?

— Нормально. Движемся прежним курсом. — Ты один. Ясень?

— Почти. Со мной пятеро друзей с женами и двое слуг, но все пьяные в жопу, поэтому мы можем считать наш разговор конфиденциальным.

— Идиот! Прекрати паясничать. Пойми наконец, уже настало утро. Она слышит нас?

— Нет, Тополь, она как раз пошла пописать.

Татьяна хрюкнула в ладонь, но Тополь, наверно, услышал и сказал:

— Брешешь ты все, Ясень. Тебе сейчас, конечно, хорошо, я понимаю. Наверно, принял уже. Но дело начинается серьезное. Пора включиться, Ясень. Иначе ты плохо кончишь.

— Кончаю я всегда изумительно хорошо, — самодовольно заявил я, но это была последняя шутка, я уже сам почувствовал, что хватит. — Слушаю тебя очень внимательно, Тополь.

— Ты …енно внимательно слушаешь! — Тополь сорвался на матюги, но в эфире что-то отчаянно заверещало, словно некий вселенский цензор вычеркнул из контекста площадную брань. — Ну скажи, идиот, что я буду делать с этой твоей девкой?!

Я ответил холодно и зло, подчеркнуто разделяя слова:

— С этой. Моей. Девкой. Ты, Тополь. Ничего. Делать. Не будешь. Понятно?

И он почему-то вдруг сразу успокоился. Помолчал секунды три и начал говорить совсем о другом:

— Ты ехал в Заячьи Уши?

— Да.

— Ну вот туда и поезжай.

— На «Ниссане»?

— Нет, на лошади. Я буду ждать тебя возле твоего дома.

— И сколько вас там?

— Ну, со мной, естественно, будут пятеро друзей с женами и двое слуг. Все — трезвые.

— Понятно. А ты знаешь, где мой дом?

— Я про тебя все знаю, идиот. И чтобы ты был там через полчаса. В экстренных случаях вызывай. Долгий завтрак и всякие утренние нежности экстренным случаем считать запрещаю. Опоздание без уважительной причины будет строго наказано. Все. Конец связи.

— И вот с такими людьми приходится работать, — сообщил я, повернувшись к Татьяне.

Она сидела какая-то совершенно потерянная и невидящими глазами смотрела в одну точку.

— Кто он? — спросила она.

— А вот этого тебе лучше не знать, — подыскал я эффектный ответ на ее незамысловатый вопрос. — И вообще, Танюшка, лучше уходи, честное слово, не ввязывайся ты в это дело, не надо. Они еще не знают тебя. Ты сейчас оденешься, поймаешь машину и уедешь отсюда навсегда. А если все будет хорошо — а все еще будет хорошо, Танюшка, — я тебе обязательно позвоню. Договорились?