Мы вручили друг другу презенты и действительно положили их под украшенную елку, и елка была настоящая, пушистая, пахнущая лесом, морозом, мандаринами и давно прошедшими временами. Но в этом ностальгически горьковатом аромате уже отчетливо ощущался тонкий привкус надежды, мечты, наступающей весны, завтрашнего счастья. Мы оба прекрасно понимали это, но, боясь сглазить, Сергей не рискнул дарить мне что-нибудь для будущего ребенка, даже в написанных к празднику стихах он суеверно не упомянул о малышке ни единым словом.

Однако зря он так боялся сглазить. Никакого сглаза на свете не существует. Впрочем, точно также, как и пресловутой улыбки фортуны. Уже в конце января открылось кровотечение, и меня увезли в Кунцево на «Скорой». Я провалялась там три недели как дура. Даже читать не было никаких сил. Если не смотрела телевизор, просто лежала, уставясь в потолок. Хваленые эскулапы из Кремлевки со всем их арсеналом импортной химии и техники помочь не смогли. Сделали чистку. Не скажу, что это уж очень больно. Просто… Ну, в общем, веселенькая история.

Сергей встретил меня и сказал:

— Не расклеивайся. Все еще будет хорошо. Я говорил врачами. Ты обязательно родишь. С первого раза сегодня у многих не получается. Со второго легче, правда. Это стандартная ситуация…

Я слушала его и не слышала. Мне было абсолютно на все наплевать в тот момент. Жизнь стала вдруг бесцветной, бессмысленной, нелепой. Зачем рожать? Все равно убьют. Все равно. Из этих сегодняшних младенцев никто не умрет своей смертью. Никто. Разве что от болезни… Рожаем, убиваем, опять рожаем, опять убиваем — непоследовательно как-то. Глупо. Уж лучше только убивать. Вот такие кургузые, неуклюжие, мрачные мысли кружились в голове, сталкивались, разлетались. Гудели назойливо. Озлобляли.

А дома Сергей спросил прямо (разгадал он, что ли, мое угрюмое молчание?):

— Ты что, не хочешь больше рожать?

— Не хочу.

— Почему?

— Не хочу — и все!

— Извини, я не прав. Сейчас, конечно, не надо это обсуждать. Ну, не хочешь — не будем разговаривать.

— Как это не будем разговаривать?! — Я аж подпрыгнула. — Я уже намолчалась там, в этих белых стенах! Чуть с ума не сошла. Как раз я очень хочу с тобой поговорить. И именно о том, что случилось. О самом главном. Я не буду больше пытаться рожать. Я для этого не предназначена.

— С чего ты взяла, дурашка?

Он, кажется, еще пытался шутить.

— Я очень долго там лежала одна. Лежала и думала. А когда очень долго думаешь и никто тебе не мешает, начинаешь понимать удивительные вещи. И я поняла. Ошиблась та армянская тетка. Ошиблась. Понимаешь? Это ведь я только с виду обыкновенная девчонка. А на самом-то деле разве я девчонка?

— А кто же ты?

И этот вопрос был с подколкой, но я видела: ему уже становится не до шуток.

— Сказать?

— Скажи.

Господи, что я собиралась ему сказать? Это был очень странный разговор: я произносила несколько слов и совершенно не представляла себе, о чем говорить дальше чем закончить и к чему вообще это все. Будто откатывала давно забытую программу. Выезжаешь на лед под звуки с трудом узнаваемой музыки и рассуждаешь так: «Ну ладно первые три элемента я точно знаю, а дальше как-нибудь само собой все вспомнится». И ведь вспоминалось. Словно и не я танцевала, а кто-то другой за меня. А сейчас словно не я говорила…

— Сказать?

— Скажи.

— Одни люди предназначены для того, чтобы производить на свет новых, а другие — наоборот. Я — из второй категории. Не хочу никаких детей, никакой нормальной семьи и спокойной жизни. Все равно так жить не сумею. Я только одно могу и только этого теперь хочу — у-би-вать.

— Кого? — ошарашенно выдохнул он.

— А кого угодно! Ну, то есть кого ты покажешь или Дедушка, кого я сама сочту нужным убить, гэбэшников цэрэушников, бандитов, всю эту сволочь, черт знает сколько их развелось, убивать некому. А я умею. Хорошо умею! В общем, каждый должен заниматься своим делом.

Тут я даже сама немного удивилась тому, что сказала но мне начал нравиться этот эпатаж, я стала входить во вкус и, наверно, произнесла бы большую пламенную речь да только Сергей моих ужасов смертных нисколько не испугался, а напротив — как бы успокоился. Он все никак не мог въехать, что со мной, а теперь вот понял.

Улыбнулся, обнял меня за плечи, прижал к себе, тихо сказал:

— Девочка, я знаю. Я знаю, как это бывает. У меня тоже случаются приступы озверения. Но запомни: не для того я вытаскивал тебя из этого разведблядюшника, не для того повышал твою квалификацию в Израиле, не для того мы создали команду и нашли уже пятерых замечательные ребят — не для того, чтобы теперь я позволил тебе работать заурядным киллером. Ну, умеешь ты убивать. Нашла чем хвастаться! По-моему, ты трахаться умеешь еще лучше, чем драться и стрелять. Так, может, этим займешься? На первую древнейшую профессию спрос не снизился. Даже наоборот: сексуальная революция — одна из главных составных частей перестройки. Тебя как специалиста экстра-класса теперь оценят и будут платить щедрее прежнего. Разве это не приятнее, чем ножи кидать под пятое ребро?