— Ну, Илона!.. Перестань!..

— Цыц, — Илона взяла бокал и метнула его в стену. Бокал весело взорвался, и на белой стене расползлась клякса, похожая на алого чертика с длинными ногами. Ноги текли за диван. Илона сидела и, нервно покачиваясь, смотрела в стол. Потом она зевнула.

— Мне пора, — сказала я.

— Извините ее, пожалуйста.

— Ничего. Выпила лишнего. Бывает.

— Да, да… Я обязательно перезвоню вашему мужу. Его зовут… Тимур, кажется…

— Да, Тимур. Тимур Тимурович. Всего доброго.

— Всего доброго. Я, впрочем, вас подвезу.

— Не надо. Спасибо. Спокойной ночи.

Я, прихрамывая на левую ногу, пошла к отелю.

Вот и все. Неужто все так просто? Не может быть. Здесь что-то не так. Я чувствовала: что-то здесь не так.

Я остановилась у входа в отель, посмотрела на особняк и, спрятавшись за мусорный контейнер, стала ждать. Через пару минут дверь открылась, и из нее вышла Илона. Она сильно качалась, держа в одной руке бутылку вина, а в другой сумочку. Вслед за ней вышел Анри:

— Илона!..

— Отзынь…

— Куда ты?

— Куда надо.

— Иди назад: тебе надо спать.

— Сам спи, кзёл..

— Ну, Илона…

— Я те скзала: счас прветрюсь и приду. Отстань. Я хочу пбыть одна. Поньл? Счас прду… Ясное слово…

Она несильно, имитируя нежность, оттолкнула Анри за дверь и, смеясь, закрыла ее. Из-за двери раздалось:

— Приходи быстрее.

— Хршо.

Она постояла с минуту, покачавшись, прошептала:

— Хрн я тебе прьду… — и пошла к морю. До моря было метров сто.

Я пошла за ней, держась на расстоянии. Впрочем, Илона мало что понимала.

У моря она села на камень, поставила бутылку слева, а сумочку справа. Я стояла метрах в трех от нее, за кабинкой для переодевания. Дождь кончился, тучи рассеялись, и белая полная луна светила вовсю. Полнолуние. Луна светила так сильно, что еле видно было алюминиевые тусклые булавки звезд. Море тихо шелестело всего в нескольких метрах от нас.

Илона долго сидела молча. Потом громко сказала почти трезвым голосом:

— Вот и все. Черт с вами со всеми. Будьте вы все прокляты.

Она действительно как будто вдруг резко отрезвела и говорила зло и сквозь зубы.

Она отхлебнула вина, плюнула, откашлялась, потом, шурша бумагой, порылась в сумке. Я пригляделась. Она сыпала что-то белое в ладонь. Насыпала полную горсть:

— Инну… Усритесь все без меня…

Илона сыпанула белое в рот и стала запивать вином. Я кинулась к ней и, нагнув ее грудью к земле, молча стала давить ей костяшками пальцев на щеки между зубами. Внутри у Илоны все захрипело и заворковало. Потом там хлюпнуло, и изо рта рванул поток винной блевотины с белыми крапинками таблеток, отчетливо видными при свете луны. Три бурых транша фонтаном вырвалось из нее, а затем Илона, по-мужски деловито откашлявшись, вдруг пронзительно завизжала. Этот свиной отчаянный визг отдавался электричеством в моем позвоночнике и резкой болью в бедре. Илона задергалась, пытаясь освободиться. Она зарычала и вцепилась мне в запястье зубами. Тогда свободной рукой я инстинктивно очень сильно ударила ее кулаком в скулу, и она разжала зубы и снова завизжала. Сквозь визг я услышала шум. Сзади.

— Держите ее, она хочет отравиться! — закричала я, зная, что шум — это Анри.

Илона, предварительно зарычав, снова укусила меня. Теперь — за мизинец. Это было так больно, что я потеряла сознание.

Я плохо помню эту ночь. Обычно говорят, как в тумане. Но ночь была светлая и лунная. Все тот же диван в особняке Анри. Ганеш подчеркнуто бережно бинтует мне палец. Опять пахнет погребальным сандалом. В это время мне что-то быстро говорит Анри. Я смотрю на его губы. Я что-то отвечаю, но не помню, что. Помню, что хочу увидеть его глаза, но он уже отвернулся и куда-то звонит. Что-то долго объясняет.

В соседней комнате хрипло визжит Илона. Истошно и равномерно. Через комнату проходят люди в белом. Врачи? Наверное.

Я у себя в номере. Полосатый розовый рассвет сквозь фиолетовые с зелеными кромками жалюзи. Я опять не могу понять — что на фоне чего. У моей кровати сидит Марко. Я одновременно и ясно понимаю, и, как сквозь невидимую вату, не понимаю, что он говорит.

Да, пора в аэропорт. Хорошо. Сейчас оденусь. Марко выходит. Я одеваюсь. Собираю чемодан. Спокойно, чувствуя мозгом каждое движение, и в то же время, не осознавая ничего. Паспорт, билет, деньги. Где-то в уголке мозга: Ленин, Партия, Комсомол. Вот они. В смысле: паспорт, билет, деньги. Плюс — мобильник.

Стук в дверь. Анри и Марко заходят вместе. У Марко лицо испуганное. У Анри — измученное и какое-то безнадежное, но он улыбается. Глаза у него влажные и красные. Он жмет мне руки, потом целует их. Левую, потом правую. Еще раз левую, потом правую. Еще раз. Еще. Я считаю. Что это мне напоминает? Да, так Аладдин в Курилках качал головой слева направо и наоборот. Это было когда-то давно, в другой жизни. Так всегда пишут уже двести лет в романах: это было в другой жизни. Еще добавляют в последние лет десять: не со мной.