Короче, никому не полагалось знать, что со мной будет, если я много выпью. Но однажды, это было в Чечне, под Бамутом. Наши по самое не хочу увязли в горной котловине, накрытые перекрестным огнем, прятались по щелям, и никто не решался пойти в атаку. Тогда я сказал Филу:

— Сколько у тебя есть спирту? Дай мне.

— Зачем? — спросил Фил спокойно, ни о чем таком не подозревая. — Четыреста граммов осталось.

— Давай сюда, — распорядился я. — Настало время употребить эту жидкость по прямому назначению.

Фил опять же ни о чем плохом не подумал, приказ командира выполнил и протянул мне фляжку. А я решительно свинтил пробку и за каких-нибудь пять секунд влил себе в горло всю эту дозу. Фил не успел ничего не сделать, а может, и не собирался. Я потом спрашивал его, но он не сумел внятно ответить, какие именно чувства владели им в ту минуту.

Короче, так. Дальше жизнь кончилась, и началось чистое кино. Может, видели. Был такой американский фильм о солдатах во Вьетнаме, на которых испытывали новый препарат. Название не помню, конечно, но в послесловии говорилось, что все это не придумали, а взяли из жизни. Короче, это был «озверин». Как у кота Леопольда: человек превращался в машину с одной единственной функцией — убивать. История закончилась плохо: американские солдаты поубивали друг друга, буквально разорвав на части. У нас был не столь печальный конец. Но все же…

Я поднял своих и пошел в атаку. Я проламывал стены и руками переворачивал автомобили. Или это только мерещилось мне? Но ребята бежали за мной, и ни одного из нас ни коснулась ни одна пуля. Как это могло быть при перекрестном огне среди бела дня? За нашей пятеркой поднялся взвод спецназа ВДВ, в считанные минуты мы захватили высоту и пошли дальше.

И тут по радио пришел приказ: идти назад. Похоже, генералы вовсе и не собирались брать Бамут. А мы и не поняли… Оказывается, полевой командир, назовем его условно Рулон Обоев, буквально накануне подписал какое-то соглашение с нашим командованием о прекращении огня.

Было лето девяносто шестого.

А я плевать хотел на это соглашение, мы раздолбали передовой отряд Рулона Обоева, и пошли ещё дальше. Ни одна пуля не коснулась ни одного солдата в моей команде. И я уже знал, что пройду так хоть до Грозного, хоть до Стамбула! И мы пришьем Яндарбиева, Масхадова, Басаева, Радуева — да кого угодно, и я стану наместником России в Чечне.

Но тут появились наши вертолеты и дали ракетный удар. Как всегда, по своим. Наступление захлебнулось. Я мгновенно протрезвел и дал всем приказ залечь. У нас было только трое раненых, все — осколками ракет «воздух-земля». А ещё у нас было пятеро уволенных из рядов Красной Армии, то есть вся моя пятерка. О том, как мы жили после официального разрыва отношений с Конторой, я расскажу как-нибудь в другой раз. Я ведь не об этом сейчас. А вот алкоголя ни в каком виде я больше ни разу в рот не брал.

Так что на предложение Аристарха Николаевича мне оставалось только грустно ухмыльнуться. Да и ребята мои были при исполнении, поэтому тоже отрицательно помотали головами. Павленко, пожав плечами, налил себе до краев классический стакан на полпинты и с наслаждением вылакал добрую половину.

— Зря, мужики, зря. Ну, ладно. А теперь давайте поговорим.

Интересно, о чем?

После того, как мы сначала захватили его, а потом спасли от похищения, после того, как наш штурм почти потерял всякий смысл (ведь никаких условий князя Мышкина комсомолец Павленко выполнять не собирался), и, значит, получалась обычная дурацкая месть в худших гангстерских традициях: вы нашего Лазаря и нашего Ёжика — а мы ваш дворец и все, что в нем шевелится! — так вот, после такого массового разгрома и такого тотального облома поговорить было в самый раз. Хоть кто-то же должен нам объяснить, наконец, происходящее! Тем более, раз время появилось. А не поняв, пусть в самом общем виде, расстановку сил, мы не способны были увидеть даже пути отхода — мало знать схему укреплений павленковской дачи, ведь чисто теоретически за каждым деревом мог притаиться очередной Ахман со взрывчаткой… То есть нет, Ахманом же звали того авторитета, а не исполнителя, но я вдруг понял, что имя всплыло не случайно: влетевший в окно диверсант был не просто человеком Ахмана, он был даже внешне похож на него, как сын на отца.

Ну, ладно, послушаем нашего нового друга Аристарха Николаевича.

— Присядьте, ребята. Прикройте дверь. Стрельбы, я думаю, больше не будет. — Он пощелкал какой-то кнопочкой. — Ну вот, магнитный замок уже не работает после всей этой ерунды, но камера над входом в приемную чудом уцелела. Разверните монитор к себе и успокойтесь. Давайте действительно поговорим. Поскольку вас нанял Мышкин, я могу себе представить, кем изобразили меня. Главный враг рыночной экономики в России. Лучший друг Зюганова-Анпилова и всех прочих коммунистов-мракобесов. Дескать, я всю сознательную жизнь вставляю палки в колеса свободной торговле любыми мыслимыми способами, а поскольку мыслимые способы эффекта не дали, я, наконец, и перешел к немыслимым, то есть, попросту говоря, начал физически устранять конкурентов в борьбе за власть. Так вам рассказывали?

«Совсем не так», — подумал я.

Но ответил Циркач, обидевшийся, наверно, за благородных разбойников из фирмы Аникеева-Мышкина, на которую, в отличие от нас, он работал не два дня, а целых два месяца и на этом даже потерял в гонораре.

— Насчет того, что вы злодей — все точно, был такой разговор. А насчет политики — это не по нашей части. Мы поняли проще: вы — обычные рэкетиры, точнее не обычные, а хорошо организованные, имеющие своих людей во всех ведомствах и спецслужбах. А сейчас вы крепко подставились и настало время вас додавить. Я так понял, что предполагалось слияние капиталов «Феникса» и нашего центра «Сфера» с постепенным уменьшением роли «Феникса». До нуля. Вот, примерно как.

— Красиво, — согласился Павленко. — Значит, Иван и Леша хотели меня додавить. Совсем, видать, поглупели на старости лет. Головокружение от успехов. Я, конечно, понимаю, что Ваня с его широтою мышления мечтал вобрать внутрь своей «сферы» не то что всю Россию, а и весь земной шар — съел бы и не подавился. Но у нас тоже название не случайное — легенда о птице Фениксе древнее чингисхановских и наполеоновских амбиций. Фениксов всевозможных по миру — как собак нерезаных, только далеко не все помнят, что эта пташка из пепла возрождается. А мы как раз из такой породы. Такая уж у нас работа. Знаете, сколько раз нас гасили, душили, сводили на ноль или, как вы говорите, додавливали? Я уж со счету сбился.