Бенедик с шумом втянул в легкие воздух, на пару секунд задержал его там и медленно выдохнул. Как бы сердит он ни был, все же не мог отрицать, что покои приветствовали его теплом, уютом и светом — даже несмотря на то, что день уже клонился к закату.

Все это, конечно, приятно, чистота и порядок радуют глаз, но рыцарь испытывал странное чувство негодования: возмутительница спокойствия умудрилась даже здесь обозначить свое присутствие! Какое право имела она вторгаться в его личные покои? — подумал Бенедик и с досадой сжал губы. При первой же возможности следует призвать к ответу Хардвина — и горе тому, кто посмеет встать у него на пути и защитить старика от праведного гнева хозяина!

А взять, к примеру, осуждающие лица слуг — неужели всех домочадцев привлекла она на свою сторону? Бенедик давно привык к враждебности, но в собственном доме надеялся обрести долгожданный покой. Ладно, они у него еще попляшут! Любого, кто недоволен своим господином, он безжалостной рукой погонит из замка, и эту несносную девицу — в первую очередь.

Только вот жаль, что он столь опрометчиво пообещал оставить ее до окончания рождественских празднеств!

— Клянусь зубом святого Теодора! — раздался у него за спиной восторженный голос оруженосца. — По-моему, здесь несколько уютнее, чем в нашем последнем становище!

Бенедик рассеянно пожал плечами; мысли его вернулись к девушке, нежданно-негаданно свалившейся ему на голову. Ноэль Эмери… Итак, он дал ей слово, что она останется в Лонгстоуне вплоть до Крещения. Слово его крепко, как сталь клинка, но, ежели ей захочется покинуть замок раньше обговоренного времени, он не станет противиться. Напротив, с радостью исполнит ее пожелание.

Губы Бенедика насмешливо скривились; он понял наконец, как избавиться от назойливой девчонки: нужно просто лишить ее права распоряжаться в Лонгстоуне, и тогда она сама на всех парах полетит в родительское гнездышко, а ее золотые кудри будут развеваться по ветру…

— Потрясающе! Да они мягче, чем гусиный пух!

Голос Аларда вывел Вильера из задумчивости, а слова, настолько совпавшие с собственными мыслями, заставили вздрогнуть от неожиданности. Откуда оруженосец может знать Ноэль Эмери? — удивился Бенедик, однако, когда повернулся к Аларду, понял, что замечание юноши относится к перинам на широкой кровати. Парень так осмелел, что позволил себе вольготно развалиться на ней.

— А ну-ка вставай! — приказал Бенедик. — Твое место — на тюфяке у двери. Так что не забывайся.

Нисколько не чувствуя себя виноватым, Алард широко ухмыльнулся:

— Могу же я хоть чуть-чуть помечтать!

Мгновенно забыв о проступке оруженосца, Бенедик устроился в кресле у очага и снова принялся размышлять о Ноэль. Надо быть с ней как можно холоднее, решил он. Несколько дней в его обществе — и она выкинет из своей взбалмошной головы дурацкую мысль выйти за него замуж.

Подумать только! Жена! Это последнее, чего ему не хватало в жизни. Он воин, а не какой-то там придворный льстец, только и умеющий, что распевать любовные серенады под окнами своих дам. Все, чего он сейчас достиг, досталось ему с великим трудом. Да и мужчин, которые женятся ради богатого приданого, он всегда презирал.

А кроме всего прочего, он слишком стар, чтобы ухаживать за какой-либо девицей!

Нисколько не красуясь, Бенедик сказал Ноэль, что она еще дитя. Он действительно чувствовал себя на многие годы — чуть ли не на десятки лет — старше ее. И если когда-нибудь надумает обзавестись семьей, то выберет женщину зрелую, опытную, умеющую доставить удовольствие мужчине — лишь бы могла еще обеспечить его наследником. Может быть, даже найдет вдову, у которой уже есть сыновья.

Да, Бенедик твердо знает, чего хочет и каковы его требования.

Однако сейчас, греясь у очага и стараясь представить в своей постели этакую умудренную жизненным опытом матрону, Бенедик видел лишь девушку, встретившую его сегодня внизу. Прелестное свежее личико, гладкая кожа, золотистые локоны шелковыми волнами рассыпаются по подушке… У нее еще не было детей, и она не познала еще мужчину. Девственница… Осознание этого странным образом взволновало Бенедика, и он, разозлившись на себя за слабость духа, негромко выругался.

— Ну, хорошо, слушаюсь и повинуюсь, — проговорил Алард. Вероятно, парень решил, что ругательство было в его адрес, и Бенедик не стал его разуверять. — Устроюсь на голом коврике у ног моего господина, — ворчливо добавил оруженосец.

Бенедик усмехнулся.

— Мне тоже, как тебе известно, не раз доводилось ночевать на голой циновке, — сказал он, стараясь не думать о том, где будет спать Ноэль.

— Но не сегодня же! Я вообще не понимаю, чем вы так недовольны, сэр Вильер. Вы наконец-то прибыли домой, и замок ваш, смею сказать, действительно хорош. Неужели он не нравится вам? — Алард помолчал, а потом многозначительно добавил: — А ведь миледи, ваша верная супруга, была так рада встрече!

Глаза рыцаря сощурились.