— Тут надо подумать, — высказался один из командиров отряда. — Бензина в баке уже мало, патронов тоже. Стоит ли рисковать, снова ввязываться в драку?

— Риск, говорят, благородное дело, — заметил другой. — Ну мы то знаем, что Евграф Николаевич принял вызов немца.

— Да, я поднялся на своем "ньюпоре" навстречу гостю. Очень уж хотелось наказать чужеземца. О том, что бензина и патронов у меня поубавилось, не думал. Решил: буду драться до последнего. Набрал высоту. Немец сделал вид, что уходит, но тут же развернулся и направил "фоккер" на меня, стреляй грассирующими пулями. Однако дистанция велика, попадание почти невозможно. Я атаковал сверху, дал две короткие, очереди — берег патроны. Немец сразу потерял высоту, ушел в сторону и — стреляет, стреляет. Маневренность у противника хорошая, ничего не скажешь. Крепкий орешек попался. Стал пытаться зайти мне в хвост…

Капитан Крутень замолк, но, собравшись с мыслями, продолжил:

— Помните, мы с вами разучивали такой тактический прием. Разогнать свой аппарат навстречу противнику, не доходя вертикали над ним, пикировать с поворотом на его направление и как бы оседлать его. Такой маневр я и проделал. Открыл огонь с близкой дистанции. "Фоккер" был поврежден. Однако его пилот пытался вырваться за линию фронта. Я не отставал от него, делал вид, что хочу таранить, и таранил бы, вынуди обстоятельства. Противник, видимо, это понял и приземлился вблизи первого самолета, а я за ним. Оказалось, это был командир эскадрильи, майор, а лейтенант — его подчиненный. Ну и хватит, друзья, об этом.

Командир авиационного соединения постоянно держит в поле зрения подготовку аэропланов к вылетам. Он регулярно обходит стоянки самолетов, спрашивает у механиков и мотористов, какие дефекты появляются, какие запасные части нужны. Нередко Крутень, заметив затруднение у какого-либо моториста, засучивает рукава и вместе с ним исправляет дефект. "Любит наш командир технику, знает ее на ять", — с гордостью говорят люди, готовящие машины к боевым вылетам.

Немалое внимание Евграф Николаевич уделяет своему "Ньюпору XXIII", с нарисованным на фюзеляже витязем. Машина командира должна быть образцом для остальных! Механик у него надежный — ефрейтор Матвеев, прекрасно знающий устройство мотора и самолета. Он неразговорчив, даже диковат на вид, но дело спорится у него в руках. И не было случая, чтобы в полете отказал хотя бы один агрегат или прибор.

Сегодня капитан застал Матвеева в состоянии крайней озабоченности. Фуражка сдвинута на затылок, пот льется по загорелой шее, по лицу. Заслышав шаги, он обернулся, чтобы приветствовать командира и снова принялся колдовать над расчехленным двигателем.

— Что, не лады в моторе? — спрашивает Крутень.

— Магнето не подчиняется, окаянное, — отвечает Матвеев, окая по вятски.

— Давай заменим на новое, — предлагает командир.

— Дело немудреное, да новое поберечь надо. Ничего, я добью и это.

— Ну смотри, тебе видней, — соглашается Крутень.

Через полчаса Евграф Николаевич возвратился на стоянку своего "ньюпора". Матвеев сидит в кабине самолета, мотор работает, и по звуку можно определить, что механик "добил магнето", дефекта как не бывало.

Ефрейтор вылез из кабины, доложил:

— Можно лететь, господин капитан.

— Спасибо, Матвеев, благодарю. — Крутень улыбнулся, а вот лицо Матвеева так и осталось хмурым — такой уж характер.

Нескончаемы заботы командира 2-й авиагруппы. Надо добиться того, чтобы всюду люди трудились на своем посту не за страх, а за совесть, чтобы не было ни одного изъяна в боевой работе. Происшедший недавно случай заставляет командира задуматься о караульной службе.

…Рядовой Еремей Огудин — своеобразная достопримечательность в строевой команде, охраняющей самолеты. Низкого роста, но широкий в кости, толстый, несмотря на тугое военное время, он неизменно обращает на себя внимание. Товарищи любят пошутить над ним:

— Слышь, Ерема, если немец пойдет на тебя в атаку и захочет, скажем, пырнуть штыком в живот? Что будешь делать?

— Обнаковенно, — отвечает Огудин.

— Как так обнаковенно? Немец длинный, ты до него не дотянешься своим трехгранным?

— А я прыгну на того супостата и откушу ему нос, — невозмутимо отвечает Огудин под общий хохот солдат.

— Дак как же так? Такого не может быть.

— А вот и бывает. У нас в селе лез на меня один здоровенный мужик. Я ему и откусил нос.

— А он что? Без носа так и остался?

— Сопилка у того мужика была большая. Половинка осталась при нем. Ничего, с ней и ходил.

— Как же тот мужик тебя не убил?

— Боялся, обходил стороной.

— Во какой Аника-воин у нас. Берегите, братцы, свои носы.

В светлых глазах Огудина пляшут хитрые огоньки. Он молодецки расправляет свои усы.

У Еремея две неистовые страсти: любит поесть и поспать. Есть он может сколько угодно, а спать — хоть сидя, хоть стоя, где попало.

— Главное твое оружие, Ерема? — спрашивают для смеха товарищи.

— Обнаковенно, — тянет солдат, хитро щуря глаза, зная, что ребята хотят позабавиться.

— Что обнаковенно?