Филипп внимательно посмотрел на Ратофа.

— Что с тобой?

— Боюсь, ты сошел с ума. Вы придумываете защитные программы, одну за другой. Вы намерены создать безупречную защитную программу, через которую в систему не проскользнуть ни одному вирусу, даже если за это возьмется самый одаренный злоумышленник — и тут же умоляешь меня этот самый вирус отыскать. Большего бреда я ни от кого не слышал, а из твоих уст и вовсе услышать не ожидал…

Близкий к истерике Ратоф перебил его:

— Именно из моих уст, дружище! И никакого бреда тут нет. Это самая естественная вещь в мире, что я тебя в данном случае умоляю обнаружить вирус. Бог свидетель, у меня самые честные намерения.

— Но почему, Дональд, почему?

— Потому, что этот ускоритель построила «Дельфи», идиот! Потому что эта установка унесла человеческую жизнь, и неизвестно, выживут ли остальные двое. Это, это… я учитываю порядок приоритетов, только и всего… Да, мы пытаемся создать безупречную защитную программу. Но пока что у нас ее нет. В данной ситуации я могу сказать — и слава Богу, что нет.

— Ты все-таки спятил!

— А вот и нет, а вот и нет! Ибо если бы эта программа у нас уже была бы, она никакого вируса не пропустила бы, и тогда мне конец. Однако, к счастью, все имеющиеся у нас программы не без изъянов, и вирус вполне мог проникнуть в программу ускорителя, он просто должен был проникнуть в нее, и ты должен его обнаружить, ты должен сделать это, Филипп, ну пожалуйста! Не то они меня…

— Тебя? Почему тебя? С какой стати?..

— Да пойми же ты, дружище! Я — директор исследовательского центра фирмы. А кто-то всегда во всем виноват. Так было во все времена, так оно и будет. Я не имею ни малейшего отношения ни к созданию этого ускорителя, ни к созданию вычислительного центра в Эттлингене, я не конструктор, но я отвечаю за все, что создано нашей фирмой. Если вы никакого вируса не обнаружите, если станет известно, что «Дельфи» делает установки с серьезными изъянами, опасными для жизни персонала, то никто и не подумает придираться к главным конструкторам и ведущим специалистам, — в фокусе всеобщего возмущения окажусь я — не возражай мне! — да, я, и никто другой. И они будут вынуждены вышвырнуть меня — «под давлением общественности»! Я стану козлом отпущения. Со мной будет покончено раз и навсегда, Филипп, если ты не найдешь вирус, если это свинство действительно произошло по нашей вине. Времена, когда увольняли стрелочников, миновали. Общественность требует крупных жертвоприношений!..

— Послушай, Дональд…

— Не перебивай меня! Если они выгонят меня и устроят вдогонку целый трамтарарам, ни одна собака ко мне и близко не подойдет. И о работе мне придется забыть навсегда. И тогда мне конец. Бедная моя жена, бедная моя дочка Николь — какой позор их ожидает! Мы так счастливы, что Николь эти полгода будет жить у нас, потому что ее послали на стажировку в Университет имени Гёте, она будет ассистенткой у знаменитого профессора, я тебе уже рассказывал…

— Да, рассказывал уже. Но послушай…

Ратоф не стал его слушать. Со смешанным чувством удовлетворения и отвращения, но без злорадства Филипп думал: «Вот ты каков. Кто ниже, того топчи, а кто повыше, перед тем прогибайся. Пусть хоть все вокруг сгинут, лишь бы тебя самого, твою жизнь и твою замечательную дочь Николь эта судьба миновала!»

— Если мне дадут пинок под зад, — сказал косоротый, — если я стану для них козлом отпущения, тогда…

«Ну? — подумал Филипп. — Ну, и что тогда?»

— …тогда я покончу с собой!

— Прекрати городить чушь, дружище!

— Я покончу с собой, это я тебе честно говорю.

«А есть ли у тебя эта самая честь?» — подумал Филипп, у которого все больше портилось настроение при виде этого представителя расы господ.

— Знаешь что, давай не будем, — сказал он. — Это должен быть вирус. И мы его найдем. Не беспокойся на этот счет! Для тебя все кончится хорошо. Мы сделаем все, что сможем, все.

— Благодарю тебя, — забормотал Ратоф. — Спасибо тебе, спасибо, — он даже отдал Филиппу поклон. В последнюю секунду Филипп успел отдернуть руку — не то Ратоф поцеловал бы ее.

— Нет, ты все-таки спятил!

— Да, со страха, правда, честное слово!

— Возвращайся в свой отель и выпей для храбрости! Тебе ничего не угрожает. Поверь мне.

— Благодарю! — бормотал Ратоф. — Благодарю! Я тобой восхищаюсь… Я перед тобой преклоняюсь…

«И выгнал меня из фирмы», — подумал Филипп.

Наконец, Ратоф сел в «мерседес», и машина отъехала. Когда Филипп вернулся в отель, ночной портье поторопился дать ему ключи от номера. Он поднялся в свой номер на пятом этаже, из окон которого сейчас был хорошо виден ярко освещенный аэропорт.

Он сел за письменный стол у открытого окна и набрал номер телефона Клод. Было около одиннадцати вечера, и он почти не рассчитывал, что ему ответят. Но вот в трубке зазвучал записанный на пленку голос Сержа: «Вы набрали номер…» — и последовал женевский номер телефона Клод.

— К сожалению, абонента в данный момент нет дома. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение после гудка, мы вам перезвоним!

«Клод уже наверняка спит, — подумал Филипп. И тут он ощутил приступ ревности. — Почему это на автоответчике записан не ее голос, а голос Сержа? Разве это он напустил для Клод ванну теплой воды с пахучей солью, разве он выбрал для Клод музыку Сати, разве это Серж массировал ноги Клод, разве это он готовил для нее разные вкусные блюда? Что они там друг с другом обсуждают? Сидит ли Серж на краю ее постели? Или спит на маленьком диванчике? Остался ли он у нее на ночь? Сколько всяких вопросов… Что бы они там ни говорили, а все-таки…»