Там я застал такую картину: на застекленной веранде, сообщающейся широкими дверями с ресторанным залом, сидело за длинным обеденным столом человек 20 офицеров, а во главе стола сидел у самых дверей, ведущих в ресторанный зал, сам генерал Ренненкампф.

Посадив меня рядом с собой и поверхностно расспросив о цели моего приезда, генерал Ренненкампф громогласно продолжал с сидевшими за столом разговоры на разные оперативные темы.

Осмотревшись, я был прежде всего удивлен тем, что почти все, сидевшие за столом, были совсем молодые офицеры, по-видимому, адъютанты и ординарцы командующего армией; штаб-офицеров Генерального штаба было среди них всего два.

К столу во время обеда часто подходил хозяйничавший у стойки ресторана буфетчик, с которым сидевшие за столом говорили по-немецки, заказывая ему кушанья и пиво.

Этот буфетчик был немец, едва ли, судя по его интеллигентному лицу и выправке, не переодетый немецкий офицер. Его по непростительному недомыслию оставили на своей должности квартирьеры штаба при отводе гостиницы под помещение для командующего армией.

Стоя за своей стойкой в ресторанном зале, он, конечно, хорошо слышал легкомысленно ведшиеся за столом командующего армией разговоры на оперативные темы и, как впоследствии обнаружилось, сообщал ночью их содержание в Кенигсберг по телефону, спрятанному под стойкой буфета.

По окончании обеда командующий армией направил меня в оперативное отделение своего штаба, тут же в гостинице. Там я застал двух офицеров Генерального штаба и из разговора с ними уяснил себе причину удививших меня ненормальных явлений в жизни штаба.

Оказалось, что начальник штаба «рассорился» с командующим армией и остался в Сталупёнене вместе с некоторыми старшими чинами штаба, а в Инстербурге при генерале Ренненкампфе остались два, пользовавшихся его особенными симпатиями офицера Генерального штаба и целый полк «примазавшихся» к нему адъютантов, ординарцев и «маменькиных сынков» из влиятельных придворных кругов, которые и делали ему в этих кругах карьеру; этим отчасти объясняется то, что Ренненкампф не был немедленно сменен после разгрома его армии, в чем его вина была несомненна.

Полученные мною в оперативном отделении неопределенные сведения о положении на правом фланге армии меня не удовлетворили, и я решил на другой день утром вновь доложить об этом генералу Ренненкампфу, а затем выехать к правому флангу на берег Кудиш-Гафе, чтобы лично убедиться в том, приняты ли для его обеспечения меры.

Так как уже наступил вечер, я отправился в отведенную мне в верхнем этаже гостиницы комнату и, уставши с дороги, проспал в ней до позднего утра. Когда я проснулся, меня прежде всего поразила полнейшая тишина в гостинице. Быстро одевшись, я спустился вниз и, проходя по коридорам, заметил группы немцев, служащих гостиницы, провожавших меня злобными, дерзкими взглядами; но никого из чинов штаба я не видел.

Придя на веранду, где мы накануне обедали, я застал там растерянного адъютанта командующего армией, который что-то искал. От него я узнал, что ночью были неожиданно получены сведения о разгроме армии генерала Самсонова и одновременно с этим донесение об обходе немцами левого фланга 1-й армии, вследствие чего генерал Ренненкампф на рассвете выехал со своей «свитой» из Инстербурга назад в Вержболово. Адъютант же этот остался для ликвидации каких-то дел, и он-то обнаружил тайную телефонную связь гостиницы с Кенингсбергом; но было уже поздно — буфетчик сбежал.

Не теряя времени, мы с этим адъютантом побежали на вокзал, где успели захватить последний этапный поезд, за которым уже было приказано взрывать станционные строения и мосты.

Приехав вечером в Вержболово, я застал там невообразимый хаос: вокзал был полон раненых из наспех эвакуируемых полевых госпиталей; все вокзальные пути были забиты поездными составами; кругом вокзала царил невероятный беспорядок среди скопившихся здесь отступающих тыловых частей.

По платформе взволнованно ходил взад и вперед генерал Ренненкампф с ближайшими своими сотрудниками. Увидев меня, он начал мне объяснять, показывая какие-то телеграммы, что во всём виноват штаб фронта, не дававший ему никаких указаний о положении на фронте и просил меня доложить об этом великому князю.

Вина Главнокомандующего Северо-Западным фронтом генерала Жилинского в разгроме армии Ренненкампфа была, конечно, не малая, и он за это был сменен. Но это нисколько не умаляло вины и самого генерала Ренненкампфа, который своим легкомысленным отношением к командованию армией, неумением поддерживать связь со своим соседом генералом Самсоновым и неумением организовать должную разведку поставил свою армию в критическое положение.

Совсем иначе стоял вопрос высшего командного состава флота.

В течение ряда лет до войны во главе морского ведомства стоял безусловно самый выдающийся морской министр, какого Россия когда-либо имела со времени Петра Великого — незабвенный адмирал Григорович.

Необыкновенно умный, прекрасно знающий свое дело, рыцарски благородный и честный человек, адмирал И.К. Григорович был замечательным знатоком людей и не боялся выдвигать на командные посты талантливых и заслуживающих того офицеров.

Окружив себя такими выдающимися сотрудниками, какими были начальник Морского Генерального штаба адмирал А.И. Русин, помощник министра адмирал М.В. Бубнов и командующий Балтийским флотом адмирал Н.О. Эссен, он неутомимо работал над воссозданием после войны с Японией русской морской силы и в короткий срок до 1-й мировой войны достиг таких результатов, которые история справедливо назвала чудодейственными.