Алмас пригубила молоко из пиалы, в который уже раз подивившись его замечательному аромату, и продолжила:

— Временами мне кажется, что она прячется у самой нашей калитки или подстерегает меня у входа на базар. А потом, словно голодный тигр, прыгает на меня…

— Малышка, ты просто устала за утро. Хотя, должно быть, твоя матушка действительно более чем пристально следит за твоим мужем, насколько это возможно. Думаю, она пытается считать и дирхемы в его кошеле. К сожалению, мир устроен не самым справедливым образом. И иногда наши родные причиняют нам боль куда более сильную, чем незнакомцы.

— Боюсь, что это так…

Алмас опустила глаза и попыталась сдержать слезы.

— Но что же мне было ей отвечать, мудрая Хатидже? Ведь она кругом права — муж мой действительно остался дома и, значит, не заработает за сегодня не то что дирхема — несчастного медного фельса!

— И ты, выходит, просто молчала, пока матушка стыдила тебя перед людьми?

— О да, вокруг собрались ее приятельницы, кумушки и соседки. Они молчали, лишь укоризненно качали головой. Поверь, уважаемая, мне было так стыдно, будто я должна каждой их них сотню золотых монет, и каждая понимает, что я не отдам ей долг никогда.

— Ну-ну, это уж и вовсе глупость…

— Но что мне было делать, скажи, почтенная?

— Я думаю, малышка, пусть это и против установлений, тебе разумно было бы попросить матушку присматривать за внуками. Думаю, ежеминутные заботы куда лучше бы заткнули ей рот, прости уж меня, слепую ведьму, за такие слова.

— Но матушка же столь слаба!.. Она и корзину полную не может в последнее время принести с базара!

— О Аллах, как иногда бывают легковерны женщины! Если у нее хватает сил, чтобы подстерегать твоего мужа и следить за каждым вашим шагом, то, думаю, найдутся силы и для того, чтобы сварить внукам вкусный плов или поиграть с ними в лазутчиков и преследователей…

Алмас улыбнулась, представив свою мать ползущей через дворик и прячущейся в чулане.

— Думаю, что после такой игры матушка заболеет…

— Мы ее излечим. Но сейчас, девочка, нам следует разобраться с хворями твоего мужа.

— Хворями? — Алмас вновь перепугалась.

— Не пугайся моих слов, девочка… Думаю, что сегодняшняя история, которую ты мне поведала, очень скоро раскроет мне события в их истинном свете. А я с удовольствием поведаю эту тайну тебе.

— О Аллах, какое счастье!

— Мне кажется, малышка, что твоему мужу выпала удивительная судьба, поистине необыкновенная. И твои опасения растают, как исчезает роса под жарким солнцем.

Алмас улыбнулась. О, как она желала бы этого! Ее разум изболелся в тщетных попытках понять, откуда же берутся эти удивительные, такие правдивые, ничем не приукрашенные истории. Женщина посмотрела в лицо колдуньи и увидела, что та хмурится.

— Что тревожит тебя, добрая женщина?

— Мне не дает покоя твой рассказ. Почему именно сегодня твой муж рассказал тебе странную историю о странном народе?

— Но почему тебя это удивило?

— Потому что сегодня Солнце, наше прекрасное светило, перешло из знака Тельца в знак Рака. Именно сегодняшняя ночь была ночью перехода… Скажи мне, девочка, а твой муж… Часто ли он рассказывает тебе свои истории?

— Да он готов рассказывать их бесконечно! Ему можно задать любой вопрос — и получить в ответ добрую дюжину историй…

— Добрую дюжину…

— О да, он говорит так, будто видел все описываемое своими глазами. Будто касался древних камней своими руками, сам оседлывал мулов и верблюдов, сам охотился за неведомыми морскими чудовищами и защищал честь далекой семьи властителей…

Хатидже почувствовала, что истина уже приоткрылась перед ней, что нужно сделать, быть может, всего один шаг, чтобы понять, что происходит с болтливым Маруфом. Миг, и наваждение ушло.

Но теперь Хатидже была просто уверена, что она на верном пути. Надо просто подождать несколько дней, расспросить умницу Алмас или просто выслушать ее сбивчивый рассказ — и загадка будет разрешена.

Нечто подобное чувствовала и сама Алмас. Где-то в загадке таилась и разгадка. Женщина попыталась представить себе, что же произойдет в тот миг, когда она узнает, в чем источник всех знаний мужа, — обрадуется она или опечалится? Испугается еще больше или почувствует невероятное облегчение? Сможет после этого спокойно смотреть в глаза мужу или вынуждена будет бежать под отчий кров к вящей радости матушки и ее безмозглых соседок?

Должно быть, Хатидже поняла и этот невысказанный вопрос молодой женщины. Она вновь опустилась перед ярким лаковым столиком и вновь улыбнулась собеседнице.