Вопросов было много, но Паша не успел задать их все. Занавесь у входа распахнулась, едва не слетев с колец. В комнату почти вбежал стройный бледнокожий брюнет в светлом серо-голубом костюме. За ним вошел чуть более сдержанный, но тоже явно рассерженный блондин.

— Но господа, — воскликнул брюнет, обращаясь сразу ко всем, — это же не известно, что такое! И как этой мрази разрешают жить во дворце, господа!

— Что случилось? — вздернула бровь Рубин.

— Ты только представь себе, — брюнет стал обращаться теперь только к ней, но говорил так громко, что могли слышать все, — мы сейчас были в западной гостиной… Мы хотели узнать, как там наш дорогой Ломня… Но! Я ушел, так и не задав ни одного вопроса. Там все оживленно рассказывают о бегстве из-за реки. Я спрашиваю одного паршивого господинчика — что-то вроде Раухтопаза — кого удалось спасти? А он смотрит на меня рыбьими глазами и говорит: я (говорит он мне!) вывез все, что у меня есть ценного, чтобы не досталось врагу. И еще говорит, в горящей деревне мать сунула ему в руки младенца, так он и его прихватил, а здесь сдал на кухню. И, мол, не обязан. Я говорю: что ж ты, сука, сундуки не скинул и живых людей не взял?! А он мне: пока вы, господинчик, по заграницам, мы тут жизнями… — у рассказчика перехватило дыхание.

— Успокойтесь. Александрит, успокойтесь, — между дворянами появилась Агат. Девушка мягко и настойчиво взяла их за локти, о чем-то негромко спросила и повела к своему столику. Там они заговорили вполголоса, и Паша только смотрел, как красиво было ее серьезное и строгое лицо.

В это время в дверях появилась Лазурит, сопровождаемая целой вереницей челяди. Лакеи несли подносы с бокалами и закусками. За ними следовал квартет музыкантов.

— Господа! — громко и звонко сказала она. — Я, может быть, не права, но если мы все время будем думать только о войне, мы сойдем с ума. Я предлагаю не веселье. Я просто предлагаю отдохнуть.

Наступила тишина. В этот момент Паша безмерно переживал за Лазурит. Ему было бы очень неприятно, если бы кто-то обидел ее, назвав ее предложение несвоевременным. Она тоже ждала и явно волновалась. Первой с места встала Агат.

— Что ж, — сказала она, — немного музыки и закусок не могут ни воспрепятствовать победе, ни как-то изменить наше отношение к происходящему. А отдых нам не повредит. Все слишком взволнованы сейчас, и такими же будут завтра. Это будет мешать думать, — и Агат взяла с подноса кусочек пирога.

Квартет заиграл медленный грустный вальс, и первая пара — Агат и Александрит — закружились по залу.

Паша смотрел на них и думал, как дисгармонично это сочетание цветов: теплые коричневые тона платья Агат, агатовые серьги в ее ушах, смуглая, теплого оттенка кожа, мягкие, чуть рыжеватые волосы — и бледный Александрит в своем холодном костюме, с холодными, белыми кистями рук.

Рядом с Пашей, обмахиваясь веером, села Лазурит. Он был так благодарен ей за все, что пригласил бы ее на танец, если бы не природная неуклюжесть и полное неумение вальсировать.

Вдруг возле них возник Вадим. Немного стесняясь, он подошел к Лазурит и с поклоном протянул ей руку. Она смутилась, но приняла приглашение. Паша не думал, что Вадим сможет вальсировать, но он смог. Только видно было, что научился этому недавно, слишком напряженными были движения.

Паше стало неуютно, он медленно оглядывал зал слева направо, хотя ясно осознавал, что никого не решится пригласить. Он представил себя со всей безжалостностью, на которую был способен. Высокий, с животиком, который не исчез даже после болезни, с бабскими чертами лица, с вялыми, безвольно висящими руками.

Танцевали все — кроме него и стариков. Паша чувствовал себя отвратительно.

— Власть, — резко перекрикивал Балин музыку камерного квартета, — необходимо уважать во всех ее проявлениях. Иначе — хаос!

— Но дорогой мой, — скрипела Ксилолит, — вы кричите об этом каждый вечер. Молодежь на нас с вами внимания все равно не обращает, так что от них ответа не ждите. А если вы по старости каждый раз забываете, что я думаю, так я вам в трехсотый раз говорю: глупой власти слушаются глупцы.

— А умной власти глупцы как раз не слушаются!

— Вы утомительны, мой лысый друг. С такими взглядами вам место не здесь, а в гостиной Ломни.

— Там собираются лизоблюды. А я человек убежденный, и хочу быть там, где мое мнение может оказаться полезным.

— Кому полезным? Мне?

— А ну вас!

Старики надулись, замолчали. Паша начал задыхаться в этом бесконечном музыкальном вакууме и вышел. Никто не обратил внимания на его уход. Пары продолжили свое грустное скольжение.

Никто не сомневался, что война будет кровавой. Армия противника достигла по-настоящему угрожающих размеров, и уже почти вся сконцентрировалась у Торговцов. В Камнелот тоже стягивались все возможные силы, но ручеек будущих защитников города был скуден и иссякал с каждым днем. Гораздо больше было ни на что не способных испуганных беженцев. Говорили, что далеко не все дворяне успели вывезти свои сокровища из замков, и многие родовые поместья были разграблены. Пока армия врага укомплектовывалась, ее военачальники разрешали солдатам разбойничать. Но никто не сомневался, что главная цель — Камнелот.