Пробившись сквозь толпу озабоченных пассажиров, которых впустили в здание вокзала, Надежда Николаевна вырвалась на площадь и, перейдя Загородный проспект, вошла в «Макдоналдс». Помещение закусочной было заполнено людьми, пережидавшими «поисковые мероприятия». Впрочем, Кулик был виден от самых дверей. Он метался, как дикий зверь в клетке, и смотрел то на часы, то на дверь. Увидев Надежду, бросился навстречу и первым делом воскликнул:

– Где чемодан?

– Видите ли, – ответила Надежда, потупившись, – он был у моей знакомой, и тут началась паника, мы разминулись… так что, честно говоря, я не могу сейчас ответить на ваш вопрос.

Кулик переменился в лице.

– Может быть, вы наконец скажете, что находится в этом чемодане? – спросила Надежда Николаевна, чтобы перейти от обороны к наступлению.

– Деньги! – выпалил Кулик и тут же завертел головой, чтобы убедиться, что его никто не слышит.

– Деньги? – удивленно переспросила Надежда. – Однако!

– Меня попросила отвезти его… одна женщина… – выговорив это, Кулик мучительно покраснел. – Сначала она не сказала мне, что было в чемодане… только потом, когда уже случились… все эти неприятности…

– Ничего себе! – Надежда Николаевна переваривала услышанное. – Честно говоря, на месте этой… одной женщины я не доверила бы вам не только чемодан с деньгами, но даже переносную клетку с хомяком!

– С хомяком? – удивленно переспросил Кулик. – С каким еще хомяком?

– С ангорским, – ответила Надежда. – Впрочем, с самым обыкновенным я бы вам тоже не доверила…

– Зря вы так, – обиженным голосом произнес Кулик, – конечно, я поступал не самым умным образом, но вначале я просто не знал, что в чемоданчике что-то ценное. Она… Лариса… убедила меня, что там лежат ее письма… любовные письма, и она не хочет, чтобы эти письма попались на глаза ее мужу…

– Господи! – Надежда закатила глаза к потолку. – Любовные письма! Прямо девятнадцатый век! Кто сейчас пишет любовные письма?

– Да, я согласен. – Кулик потупился. – Я свалял дурака… но теперь я прозрел и хочу возвратить деньги их владельцу, иначе я сам окажусь соучастником преступления…

– Это правильно. – Надежда огляделась, – только сначала давайте что-нибудь съедим, раз уж мы оказались в «Макдоналдсе». А то у меня от всей этой нервотрепки и от «поисковых мероприятий» безумно разыгрался аппетит.

Вера благополучно доехала на метро до своей остановки и пошла пешком, крепко сжимая ручки тяжелого пакета.

Чтобы срезать дорогу к своему дому, она свернула в соседний двор. Здесь, на детской площадке, царило какое-то странное оживление. Несколько бодрых пенсионеров окружили деревянный домик и, явно боясь подойти к нему, обменивались раздраженными репликами.

– Безобразие! – восклицала рослая тетка с высокой прической, какие лет двадцать назад носили депутаты райсовета. – Надо срочно санитарную службу вызывать! Это ведь неизвестно, какую он заразу разносит!

– Точно, – льстиво поддерживала ее мелкая суетливая старушонка. – Точно, Серафима Сергеевна! Усыпить его надо непременно! Тута дети гуляют, а он не иначе бешеный!

Вера шла мимо возбужденной толпы. Неожиданно какая-то сила заставила ее остановиться и спросить у довольно тихой женщины средних лет, державшейся в сторонке:

– Что здесь такое происходит?

– Да вот собака в домик забилась и не выходит. Второй день уже.

Вера протиснулась между галдящими зеваками. Она сама не понимала, для чего это делает, ее тянула к домику странная сила.

– Ты куда это прешься? – недовольно рявкнул краснорожий мужик лет пятидесяти.

– Посмотреть. – Вера брезгливо поморщилась, потому что от мужика тянуло застарелым перегаром.

– Че тебе тут – кино, что ли? – заорал было мужик, но прочая публика посторонилась, и Вера заглянула в домик.

Первое, что она увидела, были глаза. Огромные темные глаза, полные страдания, смертной муки. Эти глаза посмотрели прямо в Верину душу, и девушка почувствовала такой укол сострадания, что ее сердце пропустило один удар. Она вгляделась в темноту и рассмотрела пса целиком. Большой, какой-то несуразный, явно непородистый, он был покрыт свалявшейся черной шерстью, пропитанной кровью. Одну лапу держал в стороне, как бы на отлете, видно было, что она сломана или перебита и причиняет псу невыносимую боль.

– Что с ним такое? – взволнованно спросила Вера, выпрямившись.

– Бультерьер из шестого подъезда лапу прокусил, – охотно пояснила та же женщина, с которой Вера разговаривала, – второй день здесь лежит… вот народ и разошелся…

– Он же в ошейнике. – Вера оглядывалась вокруг, ища в соседях хоть каплю сострадания к измученному животному. – Он же не бездомный!

– Верно, не бездомный! – возмущенно подхватила собеседница. – Из соседнего двора. Но хозяева как увидели, что у него с лапой, так и ушли, зачем, говорят, с уродом возиться…