Шрифт:
Мы представлены были Жозефине, жене Наполеона, Гортензии, дочери Жозефины, и жене Людовика, бывшего тогда королем голландским, принцессе Боргезе, сестре Наполеона, и матери его, Летиции Бонапарте; она имела также свой двор. Камергер, представлявший нас сей последней, спросил, не любопытны ли мы видеть портрет великого Наполеона. По изъявлении нами согласия он ввел нас в одну комнату, где мы увидели портрет во весь рост мужчины в коричневом французского покроя кафтане, средних лет и довольно приятной наружности.
Все русские, находившиеся тогда в Париже, как двором, так и первыми министрами были принимаемы как нельзя лучше, во-первых, потому, что сие было скоро после заключенного в Тильзите мира, которым Россия признала Наполеона императором французов, всех королей, им сотворенных и все приобретения, им сделанные; во-вторых, по случаю предстоящего разрыва с Австрией, ибо союз России, с той или с другой стороны, мог произвести большой перевес в успехах войны.
В Тюильрийском дворце всякий четверг был спектакль, потом собрание в комнатах и ужин, в котором мужчины, однако же, не участвовали, а одни только дамы. Зов делался дежурным камергером билетом на имя каждого из приглашаемых. Сей билет должно было при входе во дворец показать швейцару, который раздирал его пополам, одну половину оставлял у себя, а другую должно было отдать стоящему при входе в театр лакею. Ничто не было величественнее и вместе с тем воинственнее, как вид на каждой ступени высокой лестницы Тюильрийского дворца стоявших по обеим сторонам в медвежьих шапках гренадер императорской гвардии, мужественного и марциального вида, украшенных медалями и шевронами, державших свое ружье, — которое столько раз обагрено было кровью неприятелей почти всех земных стран, — смиренно у ноги.
Наполеон как итальянец любил и музыку итальянскую предпочтительно перед французской. Его капельмейстер был Paer, известный своими превосходными сочинениями нескольких итальянских опер. Славный певец Крементини [72] и певица Грассини принадлежали к императорской капелле. Почти беспрестанно давали в Тюильрийском театре итальянскую оперу «Ромео и Джульетта», в которой играли Крементини и Грассини; ничего невозможно было слышать восхитительнее, как сии два голоса вместе, ибо Грассини имела превосходный contre-alto. Хотя сия опера представляема была так часто, но всякий раз ее можно было слышать с новым удовольствием.
72
Наполеон так любил талант Крементини, что сделал сего певца кавалером маленького Креста ордена Железной Короны.
Мы видели также там несколько и французских пьес, как то: трагедию «Рим спасенный и Манлий», торжество славного Тальма и водевиль «Флибустьер», в котором австрийцы были выведены на сцену в самом карикатурном виде. В Тюильрийском театре назначены были две ложи для всего дипломатического корпуса.
Граф Толстой, бывший нашим послом [73] , нарочно, сказывают, опаздывал в театр, чтобы садиться позади всех; а так как те ложи были против Наполеоновой, то он не мог сего не заметить и кончил тем, что приказал нашему послу назначить особую ложу; подле оной сидел всегда итальянского королевства министр граф Морескальки.
73
Сказывали, что граф Толстой по приезде своем в Париж, увидевшись с Фуше, бывшим тогда министром полиции, просил его приказать приискать людей для его услуги, под предлогом, что он как иностранец не знает, к кому адресоваться, говоря при том, что он уверен, что окружен будет шпионами полиции, то предпочитает их подучить из первых рук. Вообще, граф Толстой поступал и вел себя во время его там пребывания со всем возможным достоинством российского посла и приобрел и оставил по себе уважение от самих французов, что я слышал от маршала Массена.
Я всегда был в ложе нашего посла, которая была через две ложи от Наполеоновой. Надобно сказать, что Наполеон никогда в театре не аплодировал, а оттого царствовала всегда в оном глубокая тишина. Один раз случилось, что Крементини пропел известную его арию «Ombra odorata aspeta» с таким совершенством, что бедный Морескальки как итальянец, в исступлении от восторга, несколько раз громко закричал: «Bravo, bravo!» — и вдруг, опомнившись, спустился со стула на пол и на четвереньках выполз из ложи. Между нашей ложей и Наполеоновой никого тогда не сидело. Я сам испугался за несчастного Морескальки и взглянул на Наполеона, за которым в продолжение всего спектакля всегда стоял Ремюза, директор театров и дежурный камергер. В ту самую минуту, как услышал Наполеон сей, можно сказать, никогда небывалый крик в театре, оборотясь, бросил взор на Ремюза, который, поклонясь, вышел вон из ложи, но чем это кончилось, мне не было известно.
Наполеон во время представления всегда читал ту пьесу, которую играли на театре. Против его ложи находилась Жозефинина; за императрицей также во время всего спектакля стояли ее двора гофмаршал и дежурный камергер.
Нельзя было с большим, можно сказать, пренебрежением трактовать придворных чиновников, как при Наполеоновом дворе. Мне случилось видеть однажды, что во время танцев в Тюильрийском дворце, произведенных первыми танцорами парижских театров, приглашенные дамы сидели на табуретах [74] , а императрица, королевы гишпанская, голландская и принцесса Боргезе — на креслах; за каждой из них стояло по одному камергеру; принцессе Боргезе захотелось поставить свои ноги на скамеечку; она оборотилась, сделала только знак своему камергеру, который тотчас пошел, принес скамеечку, поставил ей под ноги и закрыл оную ее платьем, она даже и поклоном его за то не поблагодарила.
74
На сей вечер приглашен был находившийся тогда в Париже персидский посол; а так как для мужчин не было в той комнате стульев, то и должны были стоять. Посол, постоявши немного, сел тут же на пол, поджавши ноги; с тех пор велено было для него ставить табурет.
Сравните же с сими пришельцами высоких членов нашего императорского дома: с какою утонченною деликатностью они обходятся со своими придворными чинами.
Должно еще приметить, что Наполеон составил свой двор из особ знатнейших французских фамилий. После спектакля все собирались в комнате, так называемой Салон маршалов; в ней находились во весь рост портреты французских маршалов. Через несколько минут дежурные камергеры выходили из бывшей подле комнаты и приглашали избранных особ для составления партии в вист императрицы, обеих королев, принцессы Боргезе и мадам Рошфуко. Когда партии в карты были составлены, то отворялись обе половинки двери, и все мужчины и дамы должны были идти поодиночке отдать — так называлось — поклон императрице, обеим королевам: гишпанской, голландской и принцессе Боргезе, которые отвечали небольшим поклоном.
В сие время Наполеон стоял в той же комнате и как будто всем делал инспекторский смотр; иногда он подзывал к себе из мужчин того, с кем ему нужно было поговорить.
Для дам сия церемония была весьма затруднительна, ибо они, не оборачиваясь, а только отталкивая ногой предлинные хвосты их платьев, должны были маневрировать. Императрицын стол был один в поперечной стене комнаты, а прочие три — в продольной. Стало быть, надлежало дамам сделать три поклона, идя прямо к столу императрицы; потом, поворотясь несколько направо, сделать каждой из королев и принцессе по одному поклону, переходя боком от одной до другой, и идти задом до дверей [75] . Когда все мужчины и дамы перебывали, таким образом, для отдачи поклона императрице, двум королевам и принцессе, Наполеон выходил в комнату собрания и делал круг, после коего он уходил к себе.
75
Когда представлялась жена моя Жозефине, я ее провожал до той комнаты, где назначено было собираться. Гофмаршал императрицы, который нас ожидал, сказал мне: «Предупредите графиню, что она должна сделать императрице три поклона при входе и столько же, когда будет откланиваться, идя назад, не оборачиваясь; вчера одна дама так запуталась в хвосте своего платья, что упала на пол и меня чуть с ног не сшибла». Жозефине никто не представлял, а только гофмаршал, отворяя дверь, называл особ, входящих к ней. Наполеону же представляла дам m-me Lucay.