Что странно, Томас при этом обожал кошек, даже чёрных, и никогда не считал их дурною приметой. У него у самого в трактире жили три штуки. «Чёрный кот, который перешёл тебе дорогу, — частенько говорил он, — значит только то, что он отправился по своим делам». И все посетители согласно кивали, даже если в душе были с ним не согласны.

А вот собак Томас боялся. До ужаса, до липкого слепого страха, до дрожи в глазах и до потных подмышек. И никто никогда не смеялся над этим. И не приходил сюда с собаками. Даже с самыми маленькими и безобидными шавками.

Но кошки — кошками, а в остальном трактирщик Томас был обыкновенным человеком. И как у всех обыкновенных людей, у него были свои, особые приметы, суеверия, в которые он верил вопреки здравому смыслу и наставленьям церкви. Нельзя ставить кружки на полки не протёртыми и донцем вниз. Стучи по дереву, чтоб отогнать беду, стучи три раза, ну а если ты перестучал, достукивай до девяти, чтоб было три раза по три. Нельзя переступать через лежащую приставную лестницу. Тринадцать — несчастливое число, а пятница — недобрый день. Нельзя загадывать на выбоины в мостовой. Нельзя убивать пауков. Нельзя доверять незнакомцам.

Нельзя открывать, когда ночью стучатся и не называют себя.

И поэтому мальчишка, который в этот день перешагнул порог «Двух башмаков» был для Томаса такой же верной приметой, как и все вышеперечисленные. Томас вздохнул и грустно усмехнулся. Одинокий мальчишка в трактире — жди неприятностей.

Мальчишка был вихраст, темноволос, растрёпан, как ворона, с коричневыми умными глазами и очень маленького роста. В оборванной одежде, в драных башмаках и в огромном, не по росту кожухе — грязновато-белёсом и наверняка ворованном. Снаружи было холодно и мерзко, хлопьями валил мокрущий снег, и с кожуха стекали капли. Паренёк постоял немного на пороге, привыкая к полумраку после снежной белизны снаружи, к столу не подошёл, и сразу же направился до стойки.

— Добрый день, — сказал он хрипло, глядя на кабатчика снизу вверх. — Вы — Томас?

Томас внутренне весь подобрался, ожидая скрытого подвоха.

— Энто я, — сказал он, тем не менее, со всем своим достоинством и кашлянул в кулак. — Чем могу служить, молодой человек?

— Я… Мне посоветовали, чтобы я пришёл сюда, — сказал мальчишка. — Мне сказали, что вы можете сказать… Что вы мне можете помочь найти вот этого человека.

Чуток помедлив, паренёк ещё раз огляделся, влез рукой за пазуху и зашуршал бумагой. Через миг на стойку лёг засаленный, протёршийся на сгибах влажный лист бумаги, сложенный вчетверо. На нём оказался набросок — какой-то портрет, нарисованный скупыми карандашными штрихами.

У Томаса свело дыханье: это лицо он узнал бы из тысячи.

— Откуда… — начал было он, но тут же спохватился и сурово сдвинул брови. — Странные вопросы вы мне задаёте, молодой человек. С чего вы взяли, будто я могу его знать?

— Но вы ведь знаете его? — В глазах мальчишки засветилась надежда. — Ведь правда — знаете?

— Допустим, да. И что?

— Он нужен мне, — с какой-то непонятной убеждённостью проговорил мальчишка. — Он… очень мне нужен.

— Для чего?

— Вам не понять, — он отвернулся и насупился. Трактирщик усмехнулся: гордый… Мальчик сгрёб листок со стойки и снова спрятал за пазуху. — Я не хочу об этом говорить. Я просто… уже очень долго его ищу.

Томас неожиданно для самого себя смягчился.

— Послушай, паренёк, — он перегнулся через стойку и взял его за плечо. Тот вздрогнул, но ладони его не стряхнул. — Я правда не знаю, где его искать. Ты тоже должен меня понять. Когда-то энтот человек спас мне жизнь. Наверное, тебе как раз об энтом рассказали, ведь так?

— Так, — мальчишка кивнул и посмотрел на шрамы Томаса со скрытым интересом.

— Ну, так вот, энто всё, — Томас распрямился и облокотился на стойку. — С тех пор он заходил ко мне в трактир пару раз пивка попить, но и только.

— И вы не знаете, как его отыскать? И передать ему ничего не сможете?

Томас почесал в затылке.

— Вообче, конечно, если он опять зайдёт, смогу, — немного нехотя признал он. — Но ведь я же не могу знать, когда он снова здесь появится! Так что — сам понимаешь… Вот.

Мальчишка кивнул и молча направился к выходу.

— Так что передать-то? — вдруг спросил его Томас. Тот замер. Обернулся на кабатчика.

— Ничего, — сказал он. — Скажите, что ему привет от трубочиста Гюнтера. И ещё скажите, что я сам его найду.

И он ушёл.

Ближе к середине дня пожаловал Бликса — костлявый и тощий лудильщик с Цветочной улицы. Бросил на пол свой огромный, громко звякнувший мешок, из которого во все стороны выпирали какие-то углы, расположился за столом и стал стучать в столешницу зажатой в кулаке монетой. Томас принёс ему пива, и тот ухмыльнулся.

— Хо, Т-томас! П-п-п… привет. Слыхал известия?

Бликса; как сорока, разносил по городу свежие слухи и сплетни. Обычно всё ему сходило с рук, но лет примерно семь тому назад он влип в историю, после которой начал сильно заикаться. Лудильщика Томас недолюбливал за кой-какие давние дела, да и беседовать с ним было затруднительно.