— Как-то для этого парень слишком много рассуждал о влюбленности.

— О влюбленности, но не любви, — возражаю я. — Да и влюблен он был в Селин. — Хотя я помню ту очевидную жажду любви, с которой он говорил о родителях. И чувствую жар на своем запястье, словно его слюна еще там.

— Селин, — Ди щелкает пальцами, — та сексапильная француженка.

— Не такая уж она была сексапильная.

Ди закатывает глаза.

— Почему мы об этом не подумали? Как называется клуб, в котором она работала? Где твой чемодан остался?

— Понятия не имею.

— Ладно. Где он находится?

— Недалеко от вокзала.

— Какого вокзала?

Я пожимаю плечами. Я как заблокировала эти воспоминания.

Ди хватает мой ноутбук.

— Да ты просто упрямишься, — и начинает стучать по клавиатуре. — Ты ехала из Лондона, значит, на Северный вокзал.

— Какой же ты умный, а?

Он открывает Гугл-карты и что-то пишет. Появляется куча красных флажков.

— Вот.

— Что?

— Ночные клубы рядом с Северным вокзалом. Обзванивай. Селин, я так думаю, работает в одном из них. Найдешь ее, найдешь его.

— Ага, возможно, даже в одной постели.

— Эллисон, ты же сама говорила, что надо видеть дальше собственного носа.

— Надо. Просто Селин мне больше видеть не хочется.

— Тебе насколько важно его найти?

— Не знаю. Важнее всего мне, наверное, узнать, что же произошло.

— Повод все же позвонить этой самой Селин.

— Что же мне, все эти клубы обзванивать? Ты забыл, я же по-французски не говорю.

— Да разве это трудно? — он морщит лицо, — Bon lacroix monsoir oui, tr`es, chic chic croissant [38] путана ле франсе, — и ухмыляется. — Видишь? Легкотня.

— Это тоже французский?

— Нет, латынь. Можно еще того парня спрашивать, африканца.

Великан. С ним бы я не против поговорить, но, естественно, я не знаю его имени.

— Давай ты. У тебя это все лучше получается.

— Ты о чем? Я испанский учил.

— Я про то, как ты голоса меняешь, играешь.

— Я видел тебя в роли Розалинды. К тому же ты целый день играла Лулу и сейчас перед родителями изображаешь студентку, готовящуюся к меду.

Я опускаю глаза и принимаюсь ковырять ноготь.

— Я просто врушка.

— Нет. Ты экспериментируешь с разными личностями, как все те шекспировские герои. Все, кем ты притворяешься, в тебе уже есть. Именно поэтому ты и надеваешь эти маски.

Кали в этом году начала изучать французский, поэтому я спрашиваю у нее как будто невзначай, как можно пригласить к телефону Селин или бармена-сенегальца, у которого есть брат в Рочестере. Поначалу она просто в шоке. Наверное, я с самого начала учебного года спрашиваю у нее что-то более человеческое, чем «Это твои носки?».

— Ну, это будет зависеть об большого числа факторов, — говорит она. — Кто эти люди? В каких вы отношениях? Французкий — это язык нюансов.

— Гм, а не может быть такого, что это просто люди, с которыми я хочу поговорить по телефону?

Кали смотрит на меня, сощурившись, а потом утыкается в книгу.

— Попробуй перевести через программу в Интернете.

Я делаю глубокий вдох и шумно выдыхаю.

— Ладно. В порядке следования это хорошенькая стервозина и приятный молодой человек, с которыми мне как-то довелось встретиться. Они оба работают в одном ночном клубе Парижа, и мне кажется, что у них есть ключ к моему… моему счастью. Это проясняет нужные нюансы?

Кали закрывает учебник и смотрит на меня.

— Да. И нет. — Она хватает листочек и начинает постукивать им по подбородку. — Ты случайно не знаешь, как зовут этого брата из Рочестера?

Я качаю головой.

— Он упомянул его, но произнес быстро. А что?

Кали пожимает плечами.

— Ну, просто если бы ты знала, можно было бы найти его самого в Рочестере, и так выйти на его брата.

— Боже, об этом я даже не подумала. Может, мне удастся вспомнить и поискать. Спасибо.

— Просто поразительные вещи могут случиться, если попросишь о помощи, — соседка многозначительно смотрит на меня.

— Ты хочешь все узнать?

Ее поднятые брови как бы говорят: «Любят ли свиньи грязь?»

И я рассказываю ей, Кали, которая никак не грозила стать моим доверенным лицом, краткую версию своей саги.

— О боже. Да. Тогда все ясно.

— Что ясно?

— Почему ты все время держишься в стороне, всегда нам отказываешь. Мы-то думали, что мы тебе противны.