Раздав уже практически все резюме, я дохожу до «Кафе Финлей». Это маленький ресторанчик на окраине города с декором в стиле пятидесятых, пол в черно-белую клетку, хаотично стоят пластиковые столы. Когда я проходила мимо него раньше, мне всегда казалось, что тут закрыто.

Но сегодня там так грохочет музыка, что стекла дрожат в окнах. Я толкаю дверь, она открывается. «Здравствуйте!» — кричу я. Никто не отвечает. Стулья стоят на столах вверх ногами. На одной из перегородок лежит стопка чистых скатертей. На стене висит доска, на которой мелом написаны вчерашние «блюда дня». Например, «палтус под соусом белое масло на апельсиновой текиле и хапаленьо с киви». Мама говорит, что меню тут «эклектическое» — это ее вежливый синоним слову «дебильное», так что мы сюда ни разу не ходили. Я вообще не знаю никого, кто бы тут бывал.

— Ты хлеб привезла?

Я резко разворачиваюсь. И вижу женщину — она высокая, как амазонка, и примерно такая же в ширину, из-под синей банданы торчат рыжие волосы.

— Нет, — отвечаю я.

— Вот урод! — она встряхивает головой. — Чего тебе тогда? — Я протягиваю ей резюме. Женщина отмахивается. — В кухне работала? — Я качаю головой.

— Тогда извини, — отвечает она.

И смотрит на висящие на стене часы с Мерилин Монро.

— Йонас, я тебя убью! — и потрясает кулаком в направлении двери.

Я разворачиваюсь, собираясь уходить, но потом останавливаюсь.

— А какой хлеб нужен? — спрашиваю я. — Я сбегаю куплю.

Она снова смотрит на часы и театрально вздыхает.

— Я беру в «Гримальдиз». Нужно восемнадцать французских багетов и шесть буханок «Урожая». И парочку вчерашних бриошей. Запомнила?

— Кажется, да.

— «Кажется» на хлеб не намажешь.

— Восемнадцать багетов, шесть буханок «Урожая», парочку вчерашних бриошей.

— И смотри, чтобы бриоши были черствыми. Из свежего хлеба пудинг не сделаешь. Спроси там Йонаса. Скажи, что заказ для Бэбс, и чтобы за бриоши вообще не брал, а с остального скинул двадцать процентов, потому что его поганый разносчик опять не появился. И смотри, чтобы на закваске ничего не было. Ненавижу это дерьмо.

Она достает наличность из старинного кассового аппарата. Я беру деньги и со всех ног мчу в пекарню, спрашиваю Йонаса, выпаливаю ему свой заказ и возвращаюсь обратно с тридцатью буханками — это тяжелее, чем кажется.

Пока Бэбс проверяет заказ, я пытаюсь отдышаться.

— Посуду мыть умеешь?

Я киваю. Уж с этим я справлюсь.

Она смиренно встряхивает головой.

— Иди в подсобку и попроси Натаниэля познакомить тебя с «Хобартом».

— С Хобартом?

— Ага. Вам придется много общаться.

Оказывается, что это название огромной посудомоечной машины, и, когда ресторан открывается, я действительно провожу с ней много времени — споласкиваю тарелки из огромного шланга, потом загружаю их в «Хобарта», выгружаю, хотя они еще обжигающе горячие, и повторяю все сначала. Как ни странно, я справляюсь с нескончаемым потоком посуды, ничего не уронив, да и пальцы не сжигаю насмерть. Когда случается затишье, Бэбс велит нарезать хлеб или взбить сливки вручную (она уверяет, что так вкуснее), вымыть пол или принести вырезку из огромного холодильника, где я помещаюсь в полный рост. Я весь вечер на взводе, боюсь облажаться.

Натаниэль, младший повар, поддерживает меня, как может, рассказывает, где что лежит, помогает отмывать сотейники, когда у меня завал.

— Ты еще выходных дождись, — предупреждает он.

— Я-то думала, что сюда никто не ходит, — я тут же прикрываю рот рукой, инстинктивно понимая, что Бэбс разозлится, если услышит такое.

— Ты шутишь? Все филадельфийцы, знающие толк в еде, просто молятся на Бэбс. Ездят сюда только ради нее. Если бы она переехала в город, зарабатывала бы куда больше, но она говорит, что ее собакам там не понравится. Под собаками она, по-моему, нас подразумевает.

Когда уходят последние посетители, кажется, что все работники кухни и официанты выдыхают разом. Кто-то включает старых «Роллингов». Сдвигают несколько столов, и все садятся вместе. Уже за полночь, а мне далеко до дома. Я начинаю собираться, но Натаниэль подзывает меня за стол. Я сажусь, мне как-то неловко, хотя я весь день терлась с этими людьми бок о бок.

— Пива хочешь? — спрашивает он. — За него надо платить, но без наценки.

— Или можешь взять никому не нужного вина, которое притащили дистрибьюторы, — говорит официантка по имени Джиллиан.

— Лучше вина.

— В твоих объятиях как будто кто-то умер, — острит другой официант. Я смотрю на себя. Моя хорошая юбка и топик — я специально принарядилась в поисках работы — заляпаны различными соусами, отдаленно напоминающими различные человеческие выделения.

— У меня такое ощущение, что это я сама умерла, — отвечаю я. По-моему, я ни разу в жизни так не уставала. У меня все мышцы болят. Руки красные от горячей, чуть не кипящей воды. А ноги? Лучше даже не начинать.

Джиллиан смеется.