Иногда, когда погода становилась лучше, Феофано с дочерью выходили на палубу и смотрели вперед — на запад, поглядывая иногда и на север. Там над самым небосклоном висели тяжелые, темные, похожие на нагромождение скал, тучи. То и дело толщу этих туч прорезывали острые, ослепительно белые стрелы молний, отблески которых тревожно играли на темно-синих высоких беспокойных волнах, потом оттуда долетали отзвуки и далекого грома.

— Ты почему дрожишь, мама? — спросила испуганная Анна.

— Там, — отвечала Феофано, сжимая плечи дочери, — над Евксинским Понтом лежит страшная земля — Русь, жители ее дикие, жестокие люди. Они живут в норах, едят сырое мясо, не верят в Христа, молятся своим деревянным богам. И они всегда, всегда были нашими врагами, шли на Империю, их каганы стояли под самыми стенами священного нашего Константинополя.

— Но сейчас они не идут на нас?

— О нет, дочка, — усмехнулась Феофано, — Иоанн Цимисхий достойно проучил их кагана [38] Святослава. Вон там, за этим морем, на берегу Дуная, он наголову разбил его. Нужно только впредь остерегаться их всегда.

Маленькая девочка не могла постигнуть всего, что рассказывала ей мать, она поняла только одно, последнее, что русов нужно остерегаться, а потому она прямо, по-детски спросила:

— А до них далеко, мама?

— О да, — уже засмеялась Феофано. — Туда, до нашего города Херсонеса, что лежит на краю Руси, нужно плыть морем много дней и ночей, а до самого их главного города Киева нужно ехать месяцами.

— Это и в самом деле очень далеко, — засмеялась и девочка. — Я не боюсь их, — добавила она задорно.

Разве могла девочка Анна знать, что пройдет много лет — и она поедет в далекую Русь, попадет в Херсонес, а потом и в Киев? В этот час безбрежное море и тяжелые волны заслоняли далекий небосклон, Русь. Дромон бывшей василиссы Феофано с туго натянутыми парусами летел все дальше и дальше на запад.

Никто в Константинополе не видел, как однажды темной ночью дромон миновал Сотенную башню и остановился в Золотом Роге, бросив якорь в его конце, напротив Влахернского дворца; как позже к этому кораблю подошли, а затем снова возвратились во Влахерну несколько легких лодий.

В одну из них спустилась женщина с девочкой. Евнухи, неподвижно стоявшие вдоль бортов, и гребцы, которые Размеренно, стараясь не шуметь, поднимали и опускали в черную воду свои весла, — все они не знали, что за женщина в темной одежде и с темным покрывалом на голове спустилась с дромона и села в их лодию. Когда лодия пересекала Золотой Рог, женщина не выдержала и на мгновение откинула с головы покрывало — свет огней Константинополя отразился в глазах, упал на бледный лоб, сжатые губы Феофано.

Она тут же опустила покрывало. Берег был близок. Нос лодии врезался в гальку. Упали сходни. Чьи-то руки подхватили Феофано, ее повели к стене, в узкий и длинный проход, где воздух был холодный и сырой, через сад, терпко пахнувший поздними цветами, каменными лесенками и переходами, где звуки гулко отзывались под сводами, и ввели в палаты, где царила полутьма.

— Привет тебе, василисса!

Покрывало упало с головы, и легкий вздох вырвался из уст Феофано. Василисса — о, как давно не слыхала она этого слова, как много сказало это слово в устах всемогущего проэдра Василия здесь, в Константинополе!

Он подошел к ней ближе и взял ее за руку. Теперь они стояли друг против друга: скопец, проэдр Империи, и Феофано — бывшая василисса, а ныне женщина в темном покрывале.

— Ты такая же, как прежде, Феофано, — произнес проэдр Василий. — Ты была и осталась самой прекрасной женщиной в мире. Сбрось со своей головы этот черный саван.

— Скажи мне, где я теперь нахожусь и что случилось?

— Мы находимся во Влахерне, где нас никто не может видеть и слышать. Пока еще ничего не случилось. Ты, наверное, очень устала после далекого пути. Представляю себе, как неспокойно сейчас на Понте Евксинском. Но все это далеко позади. Ты будешь жить здесь, во Влахерне, с тобой будет и дочка. Может быть, мы сядем? Вот и вино на столе. Ты хочешь есть? Тут найдется, что выбрать. Пей, ешь, Феофано, тебе это так нужно после дальней дороги.

— А за кого же пить? — усмехнулась Феофано и, подсев к столу, взяла кубок с вином.

— Он умирает, — сказал проэдр, — скоро, должно быть, конец.

— Что у него за болезнь?

— Ты знаешь, Феофано.

— Мой порошок из Египта? — Да.

— Этот яд действует очень быстро.

— Я сохранял порошок, много лет, и он, наверное, утратил силу. Кроме того, Маленький оказался очень крепким. Он подыхает уже полгода, и только теперь конец его близок.

— Для чего же ты звал меня?

— О Феофано, нам нужно сделать очень много. В Империй неспокойно, на севере собирают силы болгары, в Малой Азии вспыхивает восстание за восстанием.

— Теперь я хорошо знаю Малую Азию, — усмехнулась Феофано. — Это настоящий вулкан, который ежечасно может взорваться: Сирия, Месопотамия, Каппадокия, а за ними — арабы…

— Видишь, тебе все точно известно! И в Константинополе неспокойно.

— Я понимаю и знаю все это, — холодно сказала Феофано. — Только мне что до этого?

— Это мое и твое дело, Феофано… Иоанна скоро не станет…

— И что же? Вы пожинаете то, что посеяли. У Иоанна ныне есть порфироносная жена Феодора, и после его смерти она по праву сядет на Соломонов трон, патриарх ее благословит.