Виктор решил, что после всех этих «упражнений» его страх потерял свою силу. Ему удалось достигнуть определенных успехов, прогресс был налицо. Теперь он мог относительно спокойно проходить мимо зоомагазинов, мог рассматривать обложки природоведческих журналов, касаться их, несмотря на то, что могло, только могло, находиться внутри. После выхода из тюрьмы это частичное освобождение от фобии не испытывалось на прочность до этого утра, спустя четыре-пять дней после его панического буйства в комнате.

В половине десятого утра кто-то постучал в его дверь. Это была миссис Гриффитс, и впервые Виктор смог рассмотреть ее хорошенько. Она была разодета так, словно явилась на прием в сад Букингемского дворца. На ней был синий костюм, блузка с оборками, соломенная шляпка, украшенная белым нейлоновым цветком, такого же цвета ажурные перчатки и туфли на очень высоком каблуке. Все это вышло из моды лет тринадцать назад. Но Виктор не обратил на это никакого внимания. Он не мог отвести взгляда от левого лацкана ее пиджака. На нем красовалась золотая брошь в форме черепахи, панцирь ее состоял из камней, очень похожих на сапфиры.

– На вас поступили жалобы, мистер Дженнер, – произнесла она.

Домовладелица не выбирала выражений, не колебалась, не предваряла своих слов оговорками «боюсь, что» или «позвольте сказать вам». Она сразу же предъявила обвинение грубым, почти простонародным голосом, совершенно не вяжущимся с ее претенциозной внешностью. Виктор бросил взгляд на брошь, сглотнул и отвернулся. Но не почувствовал ни приближения обморока, ни тошноты. Даже подумал, что сможет взглянуть на нее снова, если сосредоточит взгляд на голубых камнях и не станет смотреть на крошечную выступающую голову.

– Стучали ночью, – продолжала хозяйка квартиры. – Топали. Колотили чем-то тяжелым о стену. – Виктор заметил, что она осматривает мебель, нет ли повреждений. – Что это было с вами?

– Мне снились дурные сны, – ответил он и снова взглянул на брошь.

– В следующий раз смотрите их, лежа в постели, – сказала миссис Гриффитс и, заметив его бледный вид и остановившийся взгляд, добавила: – Надеюсь, у вас все в порядке, мистер Дженнер. Хотелось бы верить, что у нас не будет никаких неприятностей. Кстати, полиция еще будет вас навещать?

– Нет, – ответил Виктор. – Ни в коем случае.

Хорошо бы переехать как можно скорее, подумал Виктор, когда она ушла. Закрыв глаза, он снова увидел брошь, светящийся темный образ на белом фоне, но постепенно он расплылся и исчез.

На платформе станции, как обычно, была схема метро. Виктор не стал смотреть на нее, так как уже заметил на табло, что следующий поезд пойдет до Эппинга. Это одна из последний станций Центральной линии. По небольшой дополнительной линии в часы пик шли поезда до Норт-Уилда и Онгара. Он стоял на платформе с обратным билетом в кармане, ожидая поезда, который пойдет только до Эппинга. В последующие недели он часто спрашивал себя: что было бы, если бы он посмотрел на схему метро? Как резко изменилась бы его жизнь, пошла бы, так сказать, по другому пути, по другой линии? Разумеется, Виктор мог передумать, не ехать в тот день в Эппинг. Но в конечном счете, видимо, нет. Скорее всего, к тому времени он уже решил сделать определенные шаги, избрать неизбежные линии поведения, хотя не отдавал себе в этом отчета.

Поездка была далекой и медленной, вскоре поезд нырнул в туннель и не выходил оттуда, пока не достиг восточного края Лондона. Виктор купил журналы «Эллери Куинз мистери мэгэзин» и «Прайвит ай». Поезд начал заполняться на станции «Ноттинг-Хилл-гейт». Пожилая располневшая женщина бросала жадные взгляды на его сиденье и вздыхала всякий раз, когда ее толкали или кто-то протискивался мимо. Уступать ей место Виктор не собирался. С какой стати? Никто из женщин ничего для него не сделал; они были явно враждебны ему: нерадивая мать, злобная старуха Мюриель, Полин, Розмари Стэнли, закричавшая и разбившая окно, когда он сдался на ее милость, эта бездушная Гриффитс. Он ничем не был обязан женщинам и даже слегка возмутился, когда пожилой мужчина уступил ей место.

После Лейтона поезд наконец вышел из туннеля. Виктор по этой линии так далеко еще не забирался. Это была сущая окраина, глазу открывались задние стороны домов с длинными садами, полными травы, цветов и грушевых деревьев, тянущимися до шоссе. Еще четыре станции, похожие друг на друга, как близнецы, а затем, после Бакхерст-Хилл, внезапно возникла сельская местность, часть окружающего Лондон зеленого пояса. Лоутон, Дебден и громадный участок, застроенный муниципальными домами с промышленными зонами, но и эти остатки мегаполиса сошли на нет. Опять пошли сельские дома и бесконечные сады. Поезд замедлил ход и остановился. Станция называлась «Тейдон-Буа».

Виктор уставился на название станции. Он не смотрел на схему метро, и ему не приходило в голову, что Тейдон-Буа будет в этом лесном углу, рядом с Эппингом. «Эссекс» – было написано в «Стандарде», и, конечно, это был Эссекс, столичный, но все-таки Эссекс. Одно из самых больших графств Англии, протянувшееся от Вудфорда на юге до Харвича на севере. Ему казалось, что буквы начали дрожать и расплываться. Покрывшись испариной, Виктор резко вскочил и, опершись руками на оконную раму, еще раз вчитался в название станции. Двери закрылись, и поезд тронулся. Виктор отвернулся и невидяще посмотрел в лицо попутчика, мужчины средних лет.