Я заверил его, что попытка затеять тяжбу по этому делу обошлась бы дорого и была бы нецелесообразной, «учитывая обвинения, которые государство, безусловно, выдвинуло бы в этом случае».

Упорство, однако, было отличительной чертой Рудольфа. Только в марте он перестал упоминать о гитаре и фотоаппарате в нашей переписке.

Понедельник, 25 января

Прошло одиннадцать месяцев с тех пор, как наше дело впервые слушалось в Верховном суде. Каждый понедельник, конечно, был днем, когда объявлялись решения Верховного суда. У меня уже вошло в привычку примерно в полдень бросать все свои дела и отправляться в клуб адвокатов, где я садился у телетайпа, ожидая сообщений из Верховного суда.

В письме, которое я отправил в этот день Абелю, я писал, что завидую его выдержке. Судя по его последнему письму, он как будто больше беспокоился о своей гитаре, чем о решении суда.

В ответ он написал:

«Меня, естественно, интересует вопрос о том, когда Верховный суд огласит свое решение, но я стараюсь, чтобы это меня не слишком тревожило. Временами мне это удается, но бывают моменты, когда я начинаю волноваться. Как вы сами говорите, в этом году обстановка более благоприятная. Политическая ситуация и в стране, и за рубежом стала более спокойной, и у нас появилось больше надежд…»

Я также коснулся вопроса о его переписке:

«Думаю, что все, что мы можем сделать, — это проявлять такие христианские добродетели, как терпение, стойкость и надежда».

Суббота, 20 февраля

Г-жа Абель, которая называет себя «несчастной простой женщиной с разбитым сердцем», прислала мне просьбу о снисхождении и помиловании, адресованную председателю Верховного суда Уоррену. Эта просьба была вполне в духе ее прежних посланий.

«…Неизвестная вам больная женщина с разбитым сердцем берет на себя смелость отнять у вас немного вашего драгоценного времени, чтобы просить о помощи в деле, которое является для нее вопросом жизни и смерти… К несчастью, мне не известны ни обстоятельства дела, ни степень вины моего мужа… но я уверена, что он не мог совершить никакого преступления, ибо в мире мало таких честных, добрых и благородных людей, как Рудольф. Мне кажется, что суть дела не в нем, а скорее в тех ненормальных, напряженных отношениях, которые сложились между странами Востока и Запада. Мой муж — простой, обыкновенный и очень хороший человек — всего лишь жертва, игрушка беспощадной судьбы…»

Письмо было напечатано на простой белой писчей бумаге и состояло из пяти сотен неудачно подобранных слов. В нем было одно интересное место:

«Совсем недавно я случайно узнала, что в сентябре 1955 года американским властям в Берлине были переданы трое американских граждан. Как я слышала, они были осуждены в России за антигосударственную деятельность и освобождены досрочно… Я думаю, что их семьи в США понимают, что это было проявлением гуманности. Разве Америка менее гуманная страна, и разве не ясно, что одно доброе деяние влечет за собой другое? Я буду молиться за вас до конца своих дней».

Не могло быть и речи, конечно, о том, чтобы я отправил это письмо председателю Верховного суда Уоррену. Я мог послать его только в одно место — в министерство юстиции, для изучения и анализа. Затем я ответил г-же Абель:

«Что касается вашего личного ходатайства, адресованного председателю Верховного суда Уоррену, то я думаю, что мне не стоит уведомлять его об этом ходатайстве. По-моему, оно не принесет никакой пользы, а, весьма возможно, серьезно повредит делу вашего мужа. Если решение будет в его пользу, то меньше всего можно ожидать, что это будет результатом какого бы то ни было сочувствия к тяжелому положению вашего мужа.

Что касается вашего упоминания о передаче американских служащих в 1955 году, я считаю, что по таким вопросам правильнее было бы обратиться в наш государственный департамент. В настоящее время американскую общественность больше всего интересует судьба американцев, находящихся в заключении в коммунистическом Китае».

Понедельник, 28 марта

«СЕГОДНЯ ПОДТВЕРЖДЕНО РЕШЕНИЕ ПО ДЕЛУ «СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ ПРОТИВ АБЕЛЯ»

Содержание этой телеграммы, полученной в Нью-Йорке в 3 часа 59 минут дня, было передано в нашу контору по телефону. Она бьша подписана старшим клерком Верховного суда США Джеймсом Браунингом.

Примерно в это же время Абель писал мне из Атланты: «Только что я услышал по радио, что Верховный суд подтвердил решение низших судебных инстанций большинством в пять голосов против четырех. Я с нетерпением жду вашего мнения, особенно ввиду столь незначительной разницы в числе голосов. Думаю, что, учитывая характер голосования, можно ходатайствовать о пересмотре.

Я понимаю, как вы огорчены результатом, но считаю, что имеются обстоятельства, которые смягчают этот удар».

Непостижимый Рудольф! После двух лет и девяти месяцев — с лета 1957 года до зимы 1960 года — он только что проиграл свое дело большинством всего лишь в один голос и теперь выражал мне свое сочувствие. Но уже в следующий момент он писал: