За успешное выполнение первого боевого задания я получил премию в виде месячного оклада, равного 150 рублям, меня освободили от сдачи выпускных экзаменов в разведывательной школе, и я был выпущен в самостоятельную жизнь с редким в практике школы повышением – старшим оперуполномоченным.

В то время под мощным влиянием кубинской революции во всех советских ведомствах, так или иначе занимавшихся внешними делами, шло формирование новых структурных звеньев, ориентированных на защиту этой революции. В Академии наук родился план создания научно-исследовательского Института Латинской Америки, претворенный вскоре в жизнь, в МИД формировался отдел стран Латинской Америки, в разведке также от единого американского отдела отпочковался латиноамериканский. Куба заставила иначе взглянуть на весь континент, который до этого традиционно занимал последнее место в системе приоритетов политики советского руководства.

Я пришел в разведку в новый отдел и стал сразу же руководить кубинским направлением, в котором был и начальником, и единственным работником. Передо мной были поставлены две задачи: 1) наладить работу со всей агентурой, имевшейся на Латиноамериканском материке и располагавшей возможностями для сбора информации о подрывных действиях против революционной Кубы, и 2) подобрать среди ветеранов и опытных сотрудников госбезопасности группу людей, которые могли бы быть использованы в качестве советников и консультантов по нашим профессиональным вопросам. Я горячо занялся своим новым делом, но мое прошлое переводчика и лично знающего кое-кого из нового кубинского руководства часто и надолго отвлекало от прямых обязанностей.

В ноябре 1960 года в Москву приехал Че Гевара с группой специалистов с задачей разместить на рынках социалистических стран не менее 2 млн т кубинского сахара. К этому времени американо-кубинские разногласия зашли далеко, и торгово-экономическая блокада острова стала не угрозой, а реальностью. Поскольку я был знаком с Че Геварой, меня попросили поработать переводчиком. Я знал этого выдающегося человека с лета 1956 года, когда встречался с ним в Мексике. Мне навсегда запомнились необыкновенная лучистость его глаз, тихая, мягкая речь, в которую были отлиты четкость мысли и твердость убеждений. Я с радостью согласился.

Никита Хрущев сделал все, чтобы миссия Че Гевары не сорвалась. Он собрал всех представителей социалистических стран, которые находились при Совете Экономической Взаимопомощи в Москве, и предоставил Че Геваре возможность убедить их в необходимости социалистической солидарности и закупки кубинского сахара. СССР сразу же согласился закупить 1200 тыс. т, оставалось разместить 800 тыс. т. Переговоры с другими странами шли без большого энтузиазма, но и без непреодолимых трудностей. В итоге рынок для кубинского сахара был обеспечен.

Если меня не подводит память, то Че Гевара был первым после похорон Сталина иностранцем, который поднялся на Мавзолей Ленина на Красной площади 7 ноября 1960 г., туда, где всегда по праздникам находилось советское руководство. Помню, мы стояли с ним, дрожа от стужи, на гранитных трибунах около Никольской башни, когда подошел посыльный от Н. Хрущева и пригласил Че Гевару проследовать на трибуну Мавзолея. Че наотрез отказался, считая такую честь незаслуженной. Но посыльный вскоре вернулся с очень настойчивым приглашением. Пришлось уступить и уважить хозяев праздника.

Вечером в гостинице «Советская», где остановилась делегация, Че отогревался жидким кофе, рассыпая направо и налево шутки, остроты. Так, он обратился к официанту, принесшему кофе, с вопросом:

– Скажите, что это такое?

– Как что? Кофе, – удивился тот.

– А вы не расскажете, как его готовят? – лукаво улыбаясь, продолжал Че.

– Просто, – доверчиво лез в расставленную ловушку официант, – берем стакан воды, доводим ее до кипения и кладем в него чайную ложку кофе.

– О Господи, для настоящего кофе надо брать в обратной пропорции: на стакан кофе чайную ложку кипятка, – завершил Че под хохот собравшихся. У него была манера никогда не прибегать к назидательным сентенциям.

Вспоминается, как он боролся с распространенным в то время среди революционеров злом – неумением распределить и использовать свое время. Однажды ему пришлось в полном одиночестве выехать на переговоры в Министерство внешней торговли только потому, что к назначенному часу у выхода из отеля, где должна была собраться делегация, никого не оказалось. К вечеру он отозвал меня в сторонку и попросил на следующий день организовать для всей делегации посещение кабинета В. И. Ленина в Кремле, уговорившись предварительно с экскурсоводом, чтобы в ходе экскурсии основное внимание было уделено борьбе Ленина за дисциплину среди руководства партии и правительства. Так и сделали. Надо было видеть лица его сотрудников, когда они слушали рассказ о том, что за первое опоздание Ленин наказывал виновного, независимо от его положения, выговором, за второе – материальным штрафом, а затем могло последовать и увольнение. После этого дисциплина в делегации не вызывала нареканий.

Русские люди по своей природе очень гостеприимны. Для них великая честь, когда их дом посещает дорогой гость. Мы пригласили Че Гевару от имени группы работавших на Кубе и ради Кубы в других странах на товарищеский ужин в домашней обстановке. Долго выбирали квартиру, потому что все жили более чем скромно. Остановились на квартире Александра Ивановича Алексеева, который, независимо от своих должностей (а он прошел путь от корреспондента до посла СССР в Гаване), оставался надежным и эффективным связующим звеном между Фиделем Кастро и Н. Хрущевым. Тогда его семья занимала скромную квартиру в помпезном высотном доме на Котельнической набережной. Хозяйкой вечера была его милая умница жена Татьяна Васильевна. Сколько она вложила души и старания в сервировку стола, трудно вообразить. Но каково же было наше отчаяние, когда Че, увидя все икряно-рыбное богатство, скромно сказал: «Сеньоры, а я из-за астмы не ем ничего рыбного. Как жаль, что вы зря старались!» Он сел, перевернул вверх дном свою пустую тарелку и, увидев на дне фирменный знак известного фарфорового французского завода, воскликнул: «А я и не знал, что пролетарии едят на севрском фарфоре». Все замерли от такой прелюдии. Че, заметив некоторое замешательство, улыбнулся широко, обезоруживающе: «Не смущайтесь, пожалуйста, помогите мне побороть смущение. Я ведь впервые в русском доме».