Великий художник щедро делился своими профессиональными секретами. Он пригласил из разных стран 12 учеников, работавших у него помощниками и стажерами. Горевал, что не было среди них только русского. То ли у наших тогдашних властей не хватило денег на дорогу стажера, то ли они не сошлись в выборе кандидатуры молодого художника. Так и не коснулась нас своим крылом муза Давида Сикейроса.

Разведчику некогда услаждать душу созерцанием природных красот, но не заметить этого чуда Творца он не может. У меня был свой любимый уголок Мексики. Он лежит в самом центре страны, там, где должно быть ее сердце. По этой заповедной зоне проходит кольцо шоссе с символическим названием «Дорога свободы». По ней можно попасть в самые святые места, где зародилась мексиканская независимость и свобода: Керетаро, Сан-Мигель-Альенде, Долорес-Идальго, Гуанахуато, Гвадалахару, Морелию. Именно здесь скромный провинциальный священник Мигель Идальго поднял знамя борьбы против колониального ига. Его церковь и сейчас исправно несет свою духовную службу, а медная плита на паперти отмечает место, с которого священник открыто заявил, что он еще и гражданин. Патриотической церкви было мало только лишь утешать паству в ее земной юдоли, надо было помочь ей добиться права жить по-человечески.

По этим дорогам текла в 1810 году крестьянская армия повстанцев, там же она потерпела поражение. В центре города Гуанахуато и сейчас стоит здание, на четырех углах которого торчат крюки с надписями «Мигель Идальго», «Альенде» и др. На эти крюки были насажены отрубленные головы руководителей восстания. Отлученный от церкви, проклятый, преданный анафеме священник, казалось, был втоптан в историческую грязь. Но прошли годы, и все встало на свои места. Больше полутора веков упиралось руководство католической церкви, не желая признать свою ошибку, но все-таки не устояло под давлением совести: реабилитировало Мигеля Идальго по всем статьям и велело молиться за его бессмертную душу. Не в одной России политиканство и совесть идут по разным дорогам.

Этот район Мексики славен не только историей. Он наиболее типичен, он – слепок всей страны. Пройдись по городскому базару в Гуанахуато и выйдешь ослепленным от богатства выдумки и мастерства рук ремесленников. Ни в одной стране так называемого цивилизованного мира не найдешь таких поделок, как здесь, где все индивидуально, все самодельно, все уникально: керамика и фаянс, тисненая кожа и все, что можно сделать из нее, шерстяные вязаные вещи, резьба по дереву, украшения из серебра и из чего угодно…

А если захочется перекусить и попробовать народные блюда, то нет места лучшего, чем базар в Гвадалахаре. Все, что было создано за всю историю страны и в ее разных концах по части народной кулинарии, можно найти здесь. От одних запахов ошалеваешь. Мясо, запеченное в банановых листьях, в земляной ямке, накрытой железом, на котором разводится костер, основа всех блюд. Ароматные, мягкие кусочки такого мяса заворачивают в свежую маисовую лепешку, сдабривают бесконечно разнообразными соусами, обязательно острыми, и отправляют в рот, исторгающий восклицания восторга и удовольствия. Да, еда островата! Рассказывают, что когда заехавший в Мексику Шаляпин отведал этих деликатесов, то на вопрос «Ну как?» едва ответил, задыхаясь: «Фу! В рот как будто выстрелили из пистолета». Но зато от таких харчей и характер будет не вялый, филистерский, а настоящий мексиканский.

Вернуться к этому больше нельзя, но одно воспоминание примиряет в какой-то мере с нашей раздерганной жизнью, которую мы сами толчем в какой-то дьявольской ступе пестиками политических амбиций, непримиримости, национальной вражды. Как поется в песне: «Мои года – мое богатство».

В Москву я вернулся под самый конец 1968 года. Мне исполнилось 40 лет. Служба вроде бы складывалась беспроблемно. Вскоре меня назначили заместителем начальника латиноамериканского отдела. Такое повышение было беспрецедентным – я сразу перескочил через две должностные ступени. Но я, видимо, тогда разделял ту максиму, которую потом сформулировал начальник разведки Л. В. Шебаршин: «Ничего не проси, ни от чего не отказывайся». Я еще свято верил в то, что «начальству виднее», а следовательно, оно знает, что делает.

Семейные мои обстоятельства к тому времени сложились так, что мне стало невозможно на длительные сроки выезжать в заграничные командировки. Пришлось ограничиваться временными поездками за рубеж с конкретными разовыми заданиями. Кстати, к такому варианту подталкивали меня и новые свалившиеся на голову обязанности организационно-управленческого характера.

Вскоре подоспело время попробовать и новую форму работы. Осенью 1968 года в Перу произошло выступление националистически настроенных военных во главе с генералом Веласко Альварадо и было создано новое правительство, гораздо более открытое для контактов со всеми странами. Прежние власти держались крайне правого внешнеполитического курса. СССР никогда не имел дипломатических отношений с Перу, для нас это была закрытая страна, одно из «белых пятен». Теперь обстановка позволяла провести серьезное знакомство на месте с глубиной и размахом начавшегося революционного процесса. Руководство разведки решило послать меня под прикрытием корреспондента агентства печати «Новости», тем более что в агентстве меня знали и были вполне удовлетворены тем, как я выполнял свои обязанности по «крыше» еще в Мехико. Ехал я на абсолютно чистое место. В стране не было нашего посольства, никаких других представительств. Я оказался единственным советским человеком. Связи с центром у меня не было, кроме обычной почтовой. Жить приходилось в гостинице «Крильон», где все пожитки, я это знал, каждодневно перетряхивались осведомителями спецслужб из местной обслуги. Искать защиты было не у кого, и некуда было жаловаться.

Задача, которую я сам сформулировал себе в центре, состояла в том, чтобы завести как можно более широкий круг контактов в правительственных и политических кругах страны, превратить эти контакты в устойчивые связи, собрать информацию о положении в стране, перспективах военного режима, составить оценки ведущих деятелей государства. Это было необходимо, чтобы оказать поддержку Перу против нараставшего давления со стороны США. Для передачи интересующей центр информации я мог выехать в Чили, где было посольство и, естественно, канал шифрованной связи. Забегая чуть вперед, скажу, что один раз я действительно летал в Чили, чтобы «разгрузиться» от накопленной информации.

Появление в Перу советского журналиста было своего рода сенсацией. Всюду, где мне приходилось бывать, на меня смотрели, как на инопланетянина, со смешанным чувством страха и любопытства. Многолетняя пропагандистская обработка, которая велась в этой стране, заставляла людей видеть в советском человеке прежде всего противника, загадочного, непонятного, далекого и очень чужого. К счастью, человек недаром называется «гомо сапиенс». Пары встреч и бесед обычно хватало, чтобы растопить лед, намороженный в душах людей щелкоперами и борзописцами.