Лика мало общалась с людьми, но зато прочитала множество книг, – она предавалась чтению со страстью, заменяющей живые впечатления. Она оказалась способна слишком хорошо, достоверно воспроизводить в своем воображении все, что желал выразить автор. И теперь она с легкостью читала саму жизнь – истинные эмоции Альбины, прикрытые фальшивой улыбкой, лежали как на ладони.

Но ни Альбина, ни ее спутник не волновали Лику в той степени, как волновала ее Стефи. Вернее, то, что может с ней произойти, пока они сидят в этом роскошном золотистом зале в огнях, беседуют, едят, пьют вино.

По дороге домой, в машине Ростовцева, беспокойство росло и стало совсем уж невыносимым, когда он вышел первым, галантно распахнул дверцу и, обдав ее запахом мужской парфюмерии и водки, подал руку, – помог выйти. Ночной мрак ударил в лицо колючим снегом. Лика была так возбуждена, что не почувствовала холода.

– Я провожу нашу гостью до квартиры, – наклонился к Альбине Ростовцев. – Пару минут.

За эти несколько шагов до подъезда Лику скрутил приступ тошноты.

– Не надо, – попыталась отказаться она. – Идите к машине. Я сама.

Ростовцев будто не слышал, открыл перед ней тяжелую дверь парадного, вошел следом. Их гулкие шаги в тишине отдавалась в висках Лики острой болью. Отдаленно, словно из мутной пелены, прозвучал голос Ростовцева. Кажется, он предложил воспользоваться лифтом.

Она, сжав зубы, покачала головой. Нет! Подумала: «Только бы не стошнило прямо здесь, на лестнице».

«Кто из нас пьян? – удивился Альберт Юрьевич, крепко беря ее под руку. – Дама явно перебрала в мое отсутствие».

Они поднимались по лестнице вверх, и странное ощущение дежавю не покидало Ростовцева. Когда он мог побывать здесь, в этом старом московском доме? Голова его слегка кружилась от выпитого в ресторане… и казалось, что он уже видел эту широкую пологую лестницу, какие теперь редкость, и эту прямую фигурку молодой женщины в темном пальто, с тающим на волосах снегом. Она ступала чуть впереди, не оглядываясь. Что-то мистическое было в отзвуках их шагов, в молчании этого подъезда, истертости лестниц, дрожании желтого света на стенах…

– Ну, вот моя дверь, – едва слышно произнесла Лика, отстраняясь от него. – Благодарю вас. Можете идти.

Она отпускала его, как владычица отпускает своего верного слугу, когда в нем больше нет нужды. Ростовцев спрятал улыбку.

– Вы справитесь с замком?

Он смотрел, как Лика дрожащей рукой достает ключи, как по ее щекам расплывается бледность.

– Постараюсь, – полуобернулась она. – Да идите же!

Она не сразу открыла, но как только замок поддался, скользнула внутрь и захлопнула дверь у провожатого перед носом. Ростовцев недоуменно пожал плечами.

– Сделаем скидку на ее дикость, – пробормотал он, сбегая вниз.

Опять в памяти возник образ Юли. Что у них с Ликой общего? Пожалуй… некая изысканная тонкость в чертах, в жестах, в наклоне головы. Неуловимое качество, которым наделяет природа, – подобно редкому оттенку цветка или заката, изяществу линий, проведенных рукой мастера…

Альберт давно смирился с мыслью, что он отлюбил навсегда. Возможно, если бы жизнь Юли не оборвалась так трагически нелепо, так пошло и… непоправимо, он бы переболел и успокоился. На его сердце не кровоточила бы такая глубокая зарубка. Эта рана не убила его, но и жить в полную силу он не мог. Возможно, развиваясь, их с Юлей отношения достигли бы своего пика и пошли на убыль. Возможно, обожание сменилось бы разочарованием, а страсть – привычкой. Много разных возможностей отобрала у него судьба…

– Я уже никогда не узнаю этого, – прошептал Ростовцев.

Он вышел во двор, фары «мерседеса» освещали густое кружение снежинок.

– Гони! – усевшись рядом с Альбиной, приказал шоферу.

– Что-то случилось?

Он едва сдержался, чтобы не нагрубить, – негоже ссориться с будущей женой.

– На тебе лица нет, – не унималась она.

– В самом деле? Куда же это оно подевалось? Давай вернемся, поищем!

Альбина, обиженная его резкостью, замолчала.

Ростовцев уставился в окно, в мелькание снега и мутных огней. Его душа была еще скована зимним льдом, а на самом донышке ее, там, где все пребывало в мертвенном оцепенении, уже зарождалось дыхание весны… Словно испугавшись этого смутного, затаенного движения, он мысленно, как заклинание, повторял: «Я женюсь на Альбине. Женюсь на Альбине. Женюсь…»

Тем временем Лика, преодолевая приступ дурноты, стояла в красноватом сумраке прихожей. В глазах рябило, руки и ноги дрожали. Маленький светильник под потолком почти не рассеивал темноту.

– Что со мной? – одними губами вымолвила она.

Сердце часто, судорожно билось в груди, в висках; сознание меркло. Ужас, невесть откуда взявшийся, покрывал тело мурашками озноба. Лика с трудом сделала глубокий вдох.

Несколько шагов отняли у нее последние силы, и когда ноги наткнулись на что-то мягкое, шелковистое, сердце подпрыгнуло и остановилось. Еще не видя, Лика уже поняла: на полу лежит мертвое тело… Вместо крика из горла вырвался сдавленный хрип, ноги подкосились, и она мягко, легко осела, опустилась на пушистый бордовый ворс ковра…

Лика с детства отличалась необыкновенной чувствительностью. Накануне ненастья или беды ее настроение портилось, она ощущала то лихорадочное возбуждение, то головную боль и вялость. Однажды на хутор забрел медведь-шатун, девочка вскочила посреди ночи, разбудила всех своим плачем. А когда десять лет назад заболела мать, Лика сразу поняла, что это конец – больше она не встанет.

Последний уход Аркадия в тайгу вызвал у нее тяжелую бессонницу. Приходилось заваривать целебные травы, пить, чтобы не сойти с ума. Откуда у нее появился этот страх перед безумием? От слов матери… та не раз упоминала о бабушке, о ее внезапной и странной смерти. По обрывкам разговоров между матерью и отчимом, она догадывалась, что история вышла темная, непростая.