В положенный срок Селезнев накрыл поминальный стол, и они с Ликой вдвоем уселись выпить за упокой души Катерины Игнатьевны, закусить блинами, рисом и пельменями. Лика горько, навзрыд расплакалась. Она не могла видеть на месте, где всегда любила обедать мама, пустую тарелку и рюмку с водкой, накрытую кусочком хлеба.

– Ну, вот и хорошо, – обняв ее за плечи, приговаривал отчим. – Вот и слава богу! Слезы как вешняя вода, унесут с собой и прошлогодний снег, и прошлое горе. Ты плачь, Ли! Плачь…

Он называл Лику на китайский манер – Ли. Предки Аркадия Николаевича, по его словам, жили в Харбине, откуда под угрозой японской оккупации вынуждены были перебраться в Уссурийск. Охмелев от самодельной водки, отчим пускался в рассказы о Харбине – этом уголке старой России в Китае. О его березовых, ореховых и тополиных аллеях, православных церквях, утопающих в черемухе и сирени, о шикарном отеле «Модерн» с банкетными залами, рестораном и кинотеатром, о городском саде, где журчали фонтаны, а через пруды были перекинуты ажурные мостики. По воскресеньям для прогуливающейся публики там играл духовой оркестр…

– У нашей семьи были сбережения… в Гонконг-Шанхайском банке. Потом все сгорело, пошло прахом. Пришлось бежать от японцев! Впрочем, большевики оказались ничем не лучше. Дедушку посадили и расстреляли, бабушка умерла, а отца сдали в детский дом. С девяти лет из его памяти старались вытравить, кто он и откуда.

Лика едва понимала, о чем идет речь.

– Твоя мама, Ли, была божественной, кроткой и прекрасной женщиной, – тяжко, надрывно вздыхал Селезнев. – Ее первый муж погиб… где-то в Шанхае. О, прости, дорогая! Речь ведь идет о твоем покойном отце. Он нелегально перешел границу и… впрочем, тебе лучше не знать.

– В Шанхае? – удивилась Лика. – Мама никогда не упоминала об этом.

– И правильно делала!

– Кем был мой отец?

– Понятия не имею, – сдвинул брови Аркадий Николаевич. – Катенька все скрывала, все таилась. Будто я стану ее ревновать к… – Он осекся, глаза покраснели, налились слезами.

– Значит, ты познакомился с мамой в Уссурийске? – спросила Лика.

– Допустим. Какая разница?

Она вдруг осознала, что ее мать и Аркадий жили настоящим, а прошлое то ли стерли из памяти, то ли отказались от него. Первые вопросы Лика задала, когда мама скончалась, и то не сразу.

– Почему мы живем на этом хуторе, в лесу? Где ты пропадаешь неделями?

– Здесь наш дом, – избегал прямого ответа Селезнев. – И не пропадаю я вовсе, а хожу на охоту, зверя промышляю. На какие средства мы существуем, по-твоему?

– Значит, ты ездишь шкурки продавать? Куда?

– Не женское это дело.

Лика все чаще задумывалась. А отчим смотрел на нее долгим, тревожным взглядом.

– Как ты похожа на Катеньку! – восклицал он. – Я раньше не замечал. Такой бледной, тонкой, с длинной шелковистой косой она была пятнадцать лет назад.

Лике отчего-то хотелось уйти, спрятаться в своей комнате, закрыться на щеколду…

* * *

– Он так и не сделал тебе предложения? – удивилась Лена.

Альбина, вытирая слезы, молча покачала головой.

– Ну и ну! Ростовцев на мямлю не похож…

– Это не то, – вздохнула госпожа Эрман. – Он вообще, по-моему, не горит желанием жениться. Сама подумай, зачем? Домашнее хозяйство может вести домработница, а недостатка в женской ласке Альберт никогда не испытывал. Ведь вот живем мы с ним как любовники, его устраивает.

– А тебя?

– Не знаю…

Альбина успокоилась, перестала плакать. Случившееся, – вернее сказать, не случившееся, в ресторане клуба «Элегия», – уже немного остыло. В конце концов, не сегодня, так завтра, но Ростовцев станет ее, Альбины, мужем. Их многое связывает, у них одинаковые взгляды на вещи, одинаковые мнения. «Впрочем, достаточно ли я его знаю?» – подумалось вдруг ей.

– Почему ты не выходишь замуж за Треусова? – спросила она у подруги.

– Не зовет.

Павел Треусов занимался строительным бизнесом. Дела у него шли не так быстро, как хотелось бы, но его фирма «Кречет» развивалась, набирала обороты и пользовалась хорошей репутацией. Треусов не хватал звезд с неба, а шаг за шагом добивался увеличения оборотных средств, изредка брал кредиты, – словом, талантом предпринимателя не блистал: брал упорным, кропотливым трудом. В каждом деле есть свои гении и свои рабочие лошадки. Треусов относился к последним. В отличие от Ростовцева, Павел был уже женат, разведен, и время от времени супруга делала попытки отсудить у него часть имущества.

С Леной Журбиной Треусов встречался уже несколько лет, но жениться не спешил. Ему хватило первого брака, последствия которого он до сих пор продолжал расхлебывать. В тощем теле Стеллы Треусовой, его бывшей жены, таилась недюжинная сила. Даром что она была старше мужа на четыре года, а по виду на все двадцать лет, – энергия била из нее ключом, и преимущественно по бывшему супругу. Сын Треусовых, длинный худосочный подросток с вечно унылым выражением лица, встал на сторону матери и вместе с ней взялся досаждать Павлу Андреевичу.