Мистер Мортон предусмотрительно не стал возражать, так как это могло лишь ожесточить майора и укрепить его в своем мнении, и только спросил, как он намерен поступить с заключенным.

– Принимая во внимание состояние страны, этот вопрос довольно трудный, – сказал майор Мелвил.

– Но ведь это такой приличный молодой человек. Не могли бы вы продержать его в своем доме – от греха подальше, пока вся эта буря не уляжется?

– Милейший друг, даже если бы я имел право содержать у себя заключенного, ни ваш дом, ни мой не окажется в безопасности. Я только что узнал, что главнокомандующий, который направился в горную Шотландию, чтобы выследить и рассеять повстанцев, не пожелал дать им сражение при Корриерике и пошел со всеми правительственными силами, которыми он располагал, на север, в Инвернесс, в Джон О'Гротс-хаус или просто ко всем чертям – кто его поймет? – оставив дорогу на Нижнюю Шотландию совершенно открытой для армии горцев и без малейшей защиты.

– Господи! – воскликнул священник. – Что он – трус, изменник или идиот?

– Насколько мне известно, ни то, ни другое, ни третье, – отвечал Мелвил.

– Сэр Джон обладает обыкновенным мужеством заурядного военного, достаточно честен, выполняет то, что ему прикажут, понимает то, что ему говорят, но столь же пригоден для самостоятельных действий в ответственную минуту, как я, мой добрый пастор, для того чтобы проповедовать с вашей кафедры.

Это важное политическое известие, естественно, отвело на некоторое время разговор от Уэверли, но затем собеседники вернулись к этому предмету.

– Мне кажется, – сказал майор Мелвил, – что я должен передать этого молодого человека какому-нибудь отдельному отряду вооруженных добровольцев, недавно высланных для того, чтобы навести страх на округи, где было замечено брожение. Их теперь стягивают к Стерлингу, и такой отряд я ожидаю завтра или послезавтра. Во главе его стоит какой-то человек с запада – как там его зовут? Вы его видели сами и сказали, что это вылитый портрет воинственного святого из сподвижников Кромвеля.

– Гилфиллан, камеронец note 302 ? – ответил мистер Мор-тон. – Только бы с молодым человеком у него чего-либо не приключилось. Когда наступают критические времена, в разгоряченных умах творятся иногда дикие вещи, а Гилфиллан, боюсь, принадлежит к секте, которая терпела гонения и не научилась милосердию.

– Ему нужно будет только доставить мистера Уэверли в замок Стерлинг, – сказал майор. – Я отдам ему строгий приказ обращаться с ним хорошо. Право, я не могу придумать другого способа задержать его, да и вы вряд ли посоветуете мне выпустить его на свободу под свою ответственность.

– Ну вы не будете возражать, если я повидаюсь с ним завтра наедине? – спросил пастор.

– Конечно, нет; порукой мне ваша верность престолу и доброе имя. Но с какой целью вы меня просите об этом?

– Я просто хочу произвести опыт, – ответил мистер Мортон. – Мне кажется, что его можно побудить рассказать мне некоторые обстоятельства, которые впоследствии окажутся полезными для облегчения его участи, если и не для полного оправдания его поведения.

На этом друзья расстались и отправились отдыхать, полные самых тревожных мыслей о состоянии страны.

Уэверли проснулся утром после тяжелого сна и беспокойных сновидений, нисколько не освеженный, и осознал весь ужас своего положения. Чем все это кончится, он не знал. Его могли предать военному суду, который в разгар гражданской войны вряд ли стал бы особенно затруднять себя выбором жертв или оценкой достоверности свидетельских показаний. Столь же не по себе становилось ему и при мысли о суде в Шотландии, где, насколько ему было известно, законы и формы судопроизводства во многих отношениях отличались от английских и, как он с детства привык, пусть ошибочно, думать, свобода и права граждан охранялись не так заботливо, как в Англии. Чувство озлобления поднималось в нем против правительства, в котором он видел причину своего теперешнего тяжелого и опасного положения, и он внутренне проклял излишнюю щепетильность, из-за которой он не последовал приглашению Мак-Ивора и не отправился с ним в поход.

«Почему я не последовал примеру других честных людей, – говорил он себе, – и при первой возможности не приветствовал прибытие в Англию потомка ее древних ко» ролей и законного наследника ее престола? О почему

Я не видал очей восстанья грозных, Не отыскал законного монарха И не поклялся в верности ему?

Все, что в доме Уэверли было хорошего и достойного, было основано на их преданности династии Стюартов. Из писем моего дяди и отца, как они были истолкованы этим шотландским судьей, ясно, что они и указывали мне путь моих предков; и только моя тупость да туманный язык, которым они из осторожности излагали свои мысли, сбили меня с толку. Если бы я поддался первому благородному порыву, узнав, как попирают мою честь, как сильно отличалось бы мое положение от теперешнего! Я был бы свободен, у меня было бы оружие, я сражался бы, подобно моим предкам, за любовь, за преданность и за славу. А теперь я сижу в западне, в полной зависимости от подозрительного, сурового и безжалостного человека, а впереди у меня лишь одиночество заключения или позор публичной казни. О Фергюс! Как прав ты был в своих пророчествах! И как быстро, как ужасно быстро исполнилось то, что ты предвидел!»

В то время как Эдуард предавался этим тягостным размышлениям и весьма естественно, хоть и не слишком справедливо, сваливал на правящую династию все бедствия, которыми он был обязан случаю, а частично по крайней мере и собственному легкомыслию, мистер Мортон воспользовался разрешением майора Мелвила и нанес нашему герою ранний визит.

В первую минуту Эдуард хотел было попросить, чтобы его не беспокоили вопросами или разговором; но при виде почтенного пастора, который спас его от немедленной расправы толпы, и его благожелательного выражения он подавил в себе эти чувства.