— Ты сейчас это сам всё придумал? — В её голосе явно сквозило восхищение мною. — Или из какой пьесы отрывок зачитал?

— Ты — ведьма, а я — ясновидящий. И как советский журналист обязан написать о тебе правду. Но если ты меня поцелуешь, то обещаю: никому ничего не расскажу, и тебя не посадят во второй раз.

— Ну, ты точно, юморист! Хотя… кое-что… в яблочко. Государство мы точно малёхо того… Про бригаду тоже где-то рядом… Почти ясновидящий! Вот только не шестёрка я, а бригадир лесорубов!

— Ты бригадир? Не смеши меня, мне двенадцать лет назад аппендицит вырезали, могут швы разойтись.

— А чё, не похоже? — конечно же, она почувствовала, что понравилась мне с первого взгляда, и не только потому, что наша встреча произошла в глухомани, где хорошеньких женщин не должно водиться.

— Знаешь, вот так бы встретил тебя в городе, только разок взглянул и сразу бы сказал: эта деваха — точно бригадир лесорубов! Ты себя в зеркало когда-нибудь видела?

— А чего нравлюсь, да?

— Да, нравишься.

— И ты тоже очень даже ничего. Смышлёный, смазливый, я бы даже сказала, какой-то задорный.

У меня аж мурашки по телу побежали, она что, ещё и фамилию мою угадала?

— Ты, чё побледнел, журналист? Хотя сдаётся мне, не очень ты на журналиста смахиваешь. По образованию-то кто?

— Инженер двигателей космических аппаратов! — Я должен, должен был её чем-то поразить. В то время те, кто работал на космос, вызывали в народе уважение больше, чем секретари ЦК КПСС и звёзды эстрады, вместе взятые.

— Ой-ё-ёй, какие мы! А чё не по специальности? Чё сюда забрёл? Халтуришь?

— Журналистом интереснее. Путешествовать люблю.

Ведьма-шофёрка серьёзно и внимательно на меня посмотрела:

— Не будешь ты журналистом.

— В инженеры вернусь, думаешь?

— Тоже не то.

— Ведьму из себя корчишь?

— Я так чувствую… А то, что я чувствую, всегда сбывается. Думай, что хочешь, а время пройдёт, сам увидишь.

— В этот раз ты ошибаешься.

Я рассказал ей, как мне нравится работать в журнале «Юность». А сюда приехал потому, что меня как молодого, но уже подающего надежды писателя попросили написать очерк о староверах. Если же я в своём будущем очерке опишу ещё и красивую таёжную девушку — бригадира лесорубов, то наверняка получу за него Ленинскую премию.

— Это ты чё у меня сейчас интервью брать будешь?

— А ты чё не хочешь о себе прочитать? Кстати, в одном из самых популярнейших журналов в стране.

— Ну почему же? Мне, между прочим, ударника соцтруда хотели дать, но потом отказали. Я одного из вожаков бамовских травками вылечила, он такой благодарный был, талон выдал… На покупку хрустальной вазы в ихней комсомольской лавке! Распределитель называется. Туда только своих пускают. А звание не подписал. Сказал, знахарям не положено: не партийное у них мышление. То есть понял? Распределитель для своих, а звание можно и не своим. Но я не обижаюсь… Зачем мне звание, когда у меня есть хрустальная ваза?

Эту картину Пабло Пикассо «Девушка с вазой» я почему-то сразу вспомнил во время её рассказа.

— Ну как, подойдёт для твоей «Юности»? Цензура пропустит? — Её глаза так озорно на меня глядели, что я никак не мог понять, она сейчас ко мне задирается или к советской власти?

Я попытался ей рассказать о самых модных и нашумевших почти антисоветских публикациях в нашем журнале, о таких передовых писателях советской «оттепели», как Аксёнов, Гладилин, Анчаров, о скандалах вокруг Евтушенко, Вознесенского, о придуманном персонаже Галке Галкиной, хозяйке юмористического отдела. О том, что до меня Галкиной был Славкин. А теперь Галкиной работал я. Это её насмешило больше всего. Чтобы окончательно возвыситься в глазах ведьмы — бригадира лесорубов, поведал о том, что знаком с Окуджавой, — он часто у нас в журнале выступал. Евтушенко приезжал, читал стихи. Рождественский — друг редакции. Соврал, что шапочно знаком с Высоцким.

Настоящий мужик, если не наврёт с три короба девушке, которая ему нравится, не будет чувствовать себя достаточно уверенно.

— И что, ты со всеми знаком?