– Вы здесь, а я там. Вы здесь, а я там.

– Вы там сверху на нас глядите, Антон Афанасьевич, как с самолета. А мы тут с земли на вас смотрим и любуемся.

Лемехов поставил на стол блюдо с розовой строганиной. Топтыгин приказал ему:

– Разлей нам водки и сам садись, – повернулся к гостю: – У нас, конечно, Антон Афанасьевич, нет итальянской кухни. Разных там ракушечек, устричек, червячков. Зато строганиной угощаю от сердца. Ели когда строганину, Антон Афанасьевич? Смотрите, как надо!

Лемехов наполнял рюмки, а Топтыгин положил на свою темную корявую ладонь розовый лепесток мяса. Потряс солонкой. Тряхнул несколько раз перечницей. Свернул лепесток в рулончик.

– Это якутская кухня. – Он подмигнул гостю хитрым синим глазком. Опрокинул рюмку водки в большой темный рот. Запихнул следом рулончик. Морщась, двигая желваками, стал жевать большими собачьими зубами. – А ну, Антон Афанасьевич, теперь вы! По-якутски!

Гость, подражая Топтыгину, раскрыл узкую, с тощими пальцами ладонь. Положил строганину. Посолил, поперчил. Но рулончик у него не получился. Выпил водку, схватил зубами розовый лепесток. Шевеля усами, заглатывал и давился.

– Ничего, Антон Афанасьевич, привыкнете, якутом станете. К утру подойдем к Ленским столбам. Там вертолетом на речку, где не ступала нога человеческая. Такой рыбалки вы не видали, Антон Афанасьевич. Рыба ленок, слыхали? Бросил, вынул! Бросил, вынул! Я вам праздник устрою!

Он обхаживал гостя, угождал ему. Не в первый раз принимал на борту нужного человека.

– Вот анекдот, Антон Афанасьевич. Стоит якут в карауле. Идет человек. «Стой! Говори пароль!» – «Пошел на хер!» Пропустил, а сам думает: «Странно. Два года служу, а пароль не меняется!» – Топтыгин захохотал, зорко наблюдая за гостем, как опытный повар наблюдает за блюдом, которое поспевает. Видно, блюдо поспело, потому что Топтыгин отодвинул водку и строганину. Навалившись на стол, потянулся к гостю: – Вы, Антон Афанасьевич, видите мою работу. Кровь из носа, а корабли на север гоню. Флот устарел, корабли выходят из строя, а груз на север гоню. В Лене воды с гулькин хер, многотоннажные танкера не проходят, перекачиваю соляру в плоскодонки, а северный завоз толкаю. Буровики ждут, геологи ждут, алмазные карьеры ждут, военные ждут. Их не интересует, как Топтыгин грузы доставит. Хоть по реке, хоть по зимнику, хоть на своем горбу. Я и доставляю. Помогите, Антон Афанасьевич! Дело государственное!

Гость вяло жевал рыбу. Подносил к печальному носу розовый ломоть. Нюхал, а потом совал под куцые усы и жевал.

– Все в вашей власти, Антон Афанасьевич. Одно ваше слово, и мне увеличат квоту. Хоть бы на треть. Я на выручку отремонтирую флот, починю причалы, закуплю пароходы. И конечно, вас не забуду. Десять процентов, Антон Афанасьевич, это по-божески!

Гость жевал, сонно прикрыв глаза, словно не слышал.

– Пятнадцать процентов. Все в вашей власти. Вы же такой человек. Одно ваше слово!

Гость положил в рот ломоть строганины. Она свисала у него изо рта, словно он высунул розовый длинный розовый язык. И сам же его сжевал.

– Двадцать процентов, Антон Афанасьевич. Вы же великий человек. К вам сам президент прислушивается.

– На форуме я выступал, конечно, – ответил гость, проглатывая рыбий ломоть. – Я включен в экспертную группу по Арктике.

– Ну, какая Арктика без северного завоза, Антон Афанасьевич. Ведь мы же государевы люди! Сделаем дело по квоте!

Гость потянулся к рюмке, которая оказалась пустой.

– А ну, налей! – приказал Лемехову Топтыгин. Тот разлил водку. – За вас, за ваш ум. Вы же знаете, к кому как зайти и как выйти! Так сделаем дело?

Гость молча выпил, схватил лепесток нельмы. И прежде, чем положить себе в рот, сказал:

– Сделаем. Двадцать процентов, – и Топтыгин в ответ победно блеснул глазами.

Лемехов понимал суть сделки. Понимал хитросплетения мучительной деятельности, в которую были вовлечены компании, предприятия, руководители ведомств, чиновники министерств. Работая в правительстве, он был знаком со множеством комбинаций, законных и незаконных, благодаря которым жила экономика и развивалась промышленность. Эти комбинации помогали управлять заводами и лабораториями, получать заказы на изделия, приобретать оборудование. Теперь же он был равнодушен к этим изощренным приемам, был вне этих комбинаций, покинул кипящую, едкую, опасную среду, где создавались репутации, складывались карьеры, творилась политика. Все это казалось ненужным, сгорело вместе с прежней жизнью. Не питало таинственный, совершаемый в нем рост. Не было почвой, из которой начинал тянуться загадочный стебель новой жизни.

В кают-компанию, в приоткрытую дверь сунулась Фрося:

– Не надо чего?

– А ну, иди сюда, Ефросинья! – приказал Топтыгин. – Покажи Антону Афанасьевичу его каюту.

– Я же показывала, – капризно отнекивалась Фрося.

– Кому сказал, покажи! – прикрикнул Топтыгин. – Антон Афанасьевич, отдыхайте. Завтра с утра прибудем к Ленским столбам. А там на вертолет и на речку. Кинул, вытянул! Кинул, вытянул!

Гость нетвердо поднялся. Под усами его вяло улыбались мокрые губы.

– Покажи каюту, а то заблужусь. А нам еще квоту пересматривать надо.

Они с Фросей ушли. Следом тяжело поднялся Топтыгин:

– Двадцать процентов! Жулик министерский! Как так можно работать? – повернулся к Лемехову, кивая на разгромленный стол. – Ты давай приберись здесь. Завтра готовься, полетишь с нами на речку! – И вышел, сердито ворча.

Лемехов, оставшись один, убирал стол. Складывал испачканные тарелки, объедки рыбы, пустые бутылки. Тряпкой вытирал пятна жира. Он, как слуга, выполнял приказание хозяина, не испытывая при этом ропота, не чувствуя унижения, не чураясь грязной работы. Еще недавно он повелевал множеством подвластных ему людей, которые трепетали от его строгого взгляда, робели от его недовольных замечаний. Его воля управляла заводами, лабораториями, полигонами. Его слушались генералы, директора заводов, прославленные ученые. Теперь же он служил самодовольному и хитрому дельцу, выполняя его грубые приказы и прихоти. И это не задевало его гордыню. Не было гордыни. Не было прошлого. Было чуткое вслушивание в потаенное взрастание души, страх перед тем, что оно остановится.