Министр финансов, осторожно отпив половину бокала, произнес:

– Все-таки наш президент умеет превратить политику в увлекательный театр. Умеет внести в обыденность искусную интригу.

– Что вы имеете в виду? – спросил банкир.

– Опубликован шорт-лист преемников на пост президента. Конечно, в нем значатся премьер-министр, глава Совета Федерации, глава Думы, глава Администрации президента. Но кроме них заявлена еще одна неназванная фигура. Не из титульного списка. Какой-то особо любимый президентом деятель. Вы не знаете, кто это, Евгений Константинович? – Министр, лукаво улыбаясь, обратился к Лемехову.

– Даже если бы Евгений Константинович знал, то не ответил бы. – Правозащитник понимающе усмехнулся.

– Я уже сказал вам, Евгений Константинович, в Дамаске вас встретит посол, вы рассчитывайте на его всяческое содействие, – сказал замминистра иностранных дел.

Лемехов увидел, как через зал идет генерал ФСО Дробинник, доверенное лицо президента. Он выполнял его особые поручения, формировал список визитеров. Лемехов поднялся и поспешил навстречу генералу.

– С праздником, Евгений Константинович. – Дробинник дружелюбно пожал руку Лемехова, глядя на него прозрачными глазами, в которых, как икринки, мерцали темные точки.

– С великой Победой, Петр Тихонович, – дорожа этим дружелюбием, ответил Лемехов.

– Ну как, удалось поохотиться? – спросил Дробинник. Его узкое лицо было бледным, и только пересекавший его шрам странно розовел. – Я улучил два денька и махнул на вертолете под Талдом. Привез трех гусей.

– А я как цепями прикован. Сам как гусь.

– Я знаю, вы побывали в Волгограде. Призвали вернуть ему имя Сталинград. Я, признаться, того же мнения. Даже сказал об этом шефу. А он ответил – еще не время. Пусть люди созреют. Тогда, быть может, проведем референдум.

– Хотел просить вас о любезности. Мне необходимо повидаться с президентом. Обсудить неотложные проблемы космической отрасли. В нашем «Лунном проекте» возникли заминки. Устройте мне встречу с Юрием Ильичом.

Дробинник смотрел на Лемехова спокойными, прозрачными, как талая вода, глазами, на дне которых притаились темные икринки.

– Я постараюсь. Когда вы вернетесь из Сирии, позвоните мне. Думаю, шеф согласится вас принять.

Они обменялись рукопожатиями, Дробинник двинулся через зал, и многие, увидев его, вставали.

Гости покидали банкет. Лемехов уходил вместе с двумя знаменитыми врачами, кардиологом и нейрохирургом. Шел между ними, шутил:

– В таком обществе мне не страшны ни тромб в сердце, ни опухоль в мозгу.

Купола Успенского собора казались золотыми, запущенными в космос шарами. Их резные кресты, как антенны, принимали из мироздания священные послания.

В тетрадях отца Лемехов обнаружил стихотворение, написанное твердым отцовским почерком перед его отъездом в последнюю роковую командировку.

Этот отцовский стих, исполненный предчувствий, поразил его. Словно писал его не отец, а он сам, отправляясь на «неведомую войну». Гуляя по лесной дороге с Верхоустиным, он видел эту сиреневую опушку, малахитовую воду в придорожной канаве, бирюзовых лягушек. Все это было явлено ему перед тем, как он прочел стихотворение отца. Судьба отца, как неотвратимая волна, наплывала на него. Вовлекала в стремнину, которая вначале их разлучила, а теперь сулила встречу. Он перечитывал вещий стих, и его, как и отца, мучили предчувствия.

Он отправлялся в Сирию инспектировать поставки бронетехники и зенитно-ракетных комплексов. Страна, еще недавно благополучная и ухоженная, горела и разрушалась. Гибли христианские монастыри и мечети. Взрывались электростанции и гидросооружения. Исламские боевики малыми группами и большими отрядами, оснащенные стрелковым оружием и гранатометами, непрерывно проникали в Сирию из Ирака, Иордании, Ливии. Бородатые, опаленные пустыней, неутомимые и беспощадные, они захватывали города, устраивали казни; обвешанные взрывчаткой, ложились под танки правительственных войск. Сирийская армия, обученная для большой войны с Израилем, не справлялась с летучими боевиками, которые возникали среди цветущих селений, как призраки, и исчезали из пылающих руин, как дурные видения. Войска приходили в обезлюдевшие города и видели распухшие на солнце трупы и надписи на стенах, сулившие смерть Сирии и ее союзнице России. В этой войне неявно участвовали десятки стран, и она была готова превратиться в огромную войну Ближнего Востока, с последующим перетеканием в мировую. Сирии грозил удар авиации и крылатых ракет с американских кораблей и самолетов. Русские «Панцири» прикрывали небо Дамаска, готовые сбивать атакующие цели на дальних и близких подступах.

Лемехов отправлялся в Сирию узнать истинные потребности сирийских зенитчиков и способствовать увеличению военных поставок.

Но помимо этой очевидной цели, он преследовал еще одну. Хотел воочию увидеть войну. Хотел понять стихию, которая питала его деятельность, объясняла его нескончаемые труды. Хотел оказаться среди смертей и опасностей, которые рождало оружие. Оказаться целью, по которой били автоматы. Сесть в боевую машину пехоты, по которой стрелял гранатомет. Оказаться на боевом вертолете, ускользающем от инфракрасной ракеты. Как сказал Верхоустин, «услышать лязг пуль по броне». Он хотел стать президентом России, который изучал проблемы безопасности не в бункере Генштаба, а на усыпанной осколками земле, под очередями пулеметов.