Ной, достав из кармана телефон, набрал номер.

— Встречай нас на южной стороне, Сэмюель, — сказал он. — Мы уезжаем.

Захлопнув телефон, он взял меня за руку.

— Идем, — скомандовал, но вдруг остановился. — Черт! — Он снова открыл телефон и набрал другой номер. — Полли, мы с Дилейн уходим. Возьми ее сумочку и всем, кто будет спрашивать, говори, что она плохо себя чувствует и я повез ее домой.

— Я себя прекрасно чувствую, — пробормотала я, когда он потащил меня за собой.

— Надо же, а мне показалось, что ты свихнулась, — прорычал он в ответ.

Я не стала спорить. Откровенно говоря, он, наверное, был прав. Но я еще не получила своего. Он злился, я злилась. А когда мы злились, у нас получалось лучше всего. Мы сердились друг на друга, трахались и мирились. Так уж у нас сложилось.

Мы прошли по лабиринту залов и коридоров, не замеченные никем из гостей, что само по себе можно назвать чудом, и вышли на улицу.

Оказывается, за то время, пока мы были внутри, началась настоящая буря. Сверкали молнии, грохотал гром, хлестал сильнейший дождь, короче, все как полагается.

Сэмюель уже ждал нас с открытым зонтом, и Ной затащил меня в лимузин. Тот самый лимузин, напомню я, где он меня трахал, пока я смотрела на других людей, которые, живя своей скучной жизнью, не догадывались, что за ними, словно за животными в клетке, наблюдает кто-то, живущий настоящей полноценной жизнью. Тот самый лимузин, в котором Ной уверял меня, будто живет для моего удовольствия так же, как я живу для его. Тот самый лимузин, в котором он говорил, что любит женщин, знающих, чего они хотят.

В салоне он сел напротив меня и закурил одну из своих порнографических сигарет. Тут уж я не выдержала.

— Посмотри на меня, — властно произнесла я.

Он не обратил на меня внимания.

— Я сказала: посмотри на меня! — потребовала я.

Он выдохнул клуб дыма, но так и не повернулся.

Тогда я выдернула сигарету из его губ и швырнула ее в окно. А потом, подняв юбку, села на него, сжала пальцы на его волосах и заставила взглянуть на меня.

— Не нужно так со мной. Я не люблю, когда меня игнорируют.

— Тогда прекрати вести себя как стерва, — произнес он лишенным каких бы то ни было интонаций голосом.

Нужно было его ударить, и я бы его ударила, вот только он был прав. Я вела себя как стерва. Но опять же, так у нас сложилось.

— Трахни меня.

— Нет.

— Потому что ты хочешь ее?

— Нет. Потому что я больше не хочу тебя трахать.

В эту секунду сердце мое как будто оборвалось с каких-то удерживающих его невидимых струн и полетело вниз подобно любителю острых ощущений, прыгающему с моста в бездонный каньон без троса, возвращающего прыгуна обратно наверх. Только я не собиралась так просто сдаваться.

— Неправда. Я не верю тебе, — воскликнула я и впилась в него губами.

Я почувствовала вкус табака, который он только что курил, и шампанского, которое пил до того, как все пошло вкривь и вкось. Я желала, чтобы он хотел меня, а не ее. Я желала, чтобы он любил меня, а не ее.

Я как будто была в бреду, а он… он не ответил на поцелуй.

Я отпрянула, чтобы посмотреть на него, пораженная, потому что не ожидала такого.

— Слезь с меня. — Голос его оставался странно безучастным, невозмутимым, словно он сдался и у него не осталось сил сопротивляться.

Машина остановилась, но я не сводила с него глаз. Потом дверца открылась, за ней показался Сэмюель с зонтом в руках, мокнущий в ожидании нас.

— Ты собираешься выходить или нет? — спросил Ной.

Я наконец слезла с его колен и прошла мимо Сэмюеля — мне не нужен был этот чертов зонтик. Не оборачиваясь, вошла через парадную дверь в темный дом, Ной последовал за мной.

У меня оставался еще один козырь, туз, припрятанный в рукаве, и это была последняя надежда расшевелить его.

— Может, ты и не хочешь трахать меня, — обронила я, поднимаясь по лестнице в своем помятом платье, — но там было не меньше полдюжины других мужчин, которые хотели этим заняться. Особенно вспоминается один.

Этого оказалось достаточно.

Рука Ноя полетела ко мне одновременно с очередным раскатом грома. Он схватил меня за лодыжку, я потеряла равновесие и упала, но он поймал меня до того, как я успела удариться головой о ступеньки, и положил на лестницу, а сам грозно навис надо мной. Лицо его было скрыто густой тенью, которая лишь на мгновения рассеивалась под вспышками молнии за огромными окнами.