Недолго он ехал спокойно; конь его вдруг заартачился, задрожал всем телом и остановился как вкопанный. Привстал Лемминкяйнен на стременах, смотрит вперед и видит, что добрый конь остановился на самом краю глубокой и широкой огненной пропасти. Широко и далеко тянулась она в обе стороны, от востока до запада, и была полным–полнехонька раскаленными камнями. Взмолился Лемминкяйнен всемогущему Укко о помощи, и недолго заставил Укко ждать своей помощи. Со всех четырех сторон света собрал он над пропастью темные тучи, и вдруг густой снег большими хлопьями повалил на раскаленные груды камней. Меньше чем в минуту выпало снегу на сажень, и снег этот растаял, так что на месте пропасти образовалось большое озеро с тонким льдом на поверхности. Тут Лемминкяйнен не задумываясь перебрался через озеро по тонкому ледку и, достигнув другого берега, понесся стрелой по своему трудному пути.

Так ехал он два дня. На третий подъезжает к Похъёле и в самом узком месте дороги видит — выходит к нему навстречу громадный волк; еще издали страшно разевает он свою пасть и с диким воем выжидает приближения неосторожного путника. Но Лемминкяйнен ничуть не испугался этого чудовища. Быстро вынул он из своей дорожной сумки клок овечьей шерсти и стал тереть ее между сильными пальцами. И вот из–под рук его выбежало целое стадо курчавых жирных овечек и прямо бросилось в пасть чудовищного волка. Пока тот справлялся с целым стадом, Лемминкяйнен преспокойно проехал мимо и стал приближаться к громадному железному тыну, которым окружена была вся Похъёлы. Тын этот на сто сажен уходил в глубь земли да на тысячу сажен возвышался над землей. Подивился ему Лемминкяйнен и сказал сам себе:

— Вот диво так диво! Уж, кажется, как ведь низко ползают змеи, а тын ниже их уходит в землю, кажется, как ведь высоко носятся в воздухе птицы, а тын выше их теряется в облаках.

И вынул он отцовский меч, который и камни и железо рубил, как сухие щепки, и стал он тем мечом разрубать железный тын и скоро вырубил в нем такую дыру, через которую мог с конем своим свободно проехать. Но что же он встретил за тыном? Высокую стену, сверху донизу обвитую стоглазыми змеями, облепленную огромными ящерицами, оплетенную ядовитыми ехиднами. И все они злобно шипели и поводили своими зелеными глазами и яростно разевали широкие пасти, выставляя раздвоенное ядовитое жало; не было ни проходу, ни проезду, и не решился храбрый Лемминкяйнен прямо пробираться на добром коне своем через этих чудовищ. Подумал, подумал он и стал уговаривать змей и ехидн, чтобы они его пропустили к Похъёле, но те только злобно шипели в ответ на его речи. Тогда припомнил Лемминкяйнен страшные заговоры против змей и ехидн, заговоры старинные, которые еще в детстве случалось ему слышать от старой матери.

— Слушайте, змеи, — сказал он, — уступите мне дорогу, а не то расскажу я всему свету о вашем происхождении, и тогда вы от стыда попрячетесь в самые дальние утлы ваших нор; знаю я, откуда вы произошли: вас породило чудовище Сиетер. Оно плюнуло в море, и долго слюна его носилась по белогривым волнам, долго убаюкивали ее свежие морские ветры. И вот взглянул на нее всемогущий Укко, создавший весь мир, и сказал сам себе: «Если бы мне вздумалось оживить эту слюну и дать ей глаза, то из дурного могло бы выйти лишь дурное, от чудовища могло бы произойти лишь чудовищное». Услышал эти слова злой дух Хийси, всегда готовый на дурное дело, и решился сам создать чудовище из этой слюны: вдунул он в нее жизнь, вложил ей вместо сердца уголь из ада, и явилась на свет ты, лютая змея!

И словно пристыженные тем, что Лемминкяйнен перед лицом всего света рассказал об их происхождении, змеи, шипя и свиваясь в широкие кольца, блистая на солнце своей чешуей, поползли в разные стороны, стараясь укрыться в рытвинах и расселинах; вслед за ними рассыпались и исчезли в траве пестрые ящерицы, и бесстрашному Лемминкяйнену открылась широкая дорога в Похъёлы.

Смело вступил Лемминкяйнен в обширный покой дома Лоухи, где за огромным столом сидело множество гостей, созванных ею и мужем ее на свадебный пир. Вошел Лемминкяйнен — и липовые доски в полу заскрипели, и толстые сосновые стены зашатались, а все гости между собой переглянулись.

— Здравствуй, — сказал он, обращаясь к хозяину дома, мужу беззубой ведьмы, и бросая шапку на стол. — Давай мне место за столом, давай корм моему коню, а мне — пива и меда.

Не поклонился ему хозяин и мрачно отвечал, не вставая со своего места:

— Не звал я тебя, и нет тебе здесь места за столом; твое место за дверьми; еще и не сеян тот овес, которым я накормлю коня твоего, еще и не сажен хмель, с которым стану варить для тебя пиво.

Грозно засверкали глаза у Лемминкяйнена, одной рукой откинул он свои черные волосы, другой растолкал гостей, сидевших за столом, и сам уселся на их место так, что толстая скамья под ним застонала.

— Ты меня не пригласила к себе на пир, — сказал он, обращаясь к Лоухи, — а созвала со всех концов света всякую сволочь, так я вот сам к тебе явился — угощай же меня поскорей.

— Угости его пивом, — сказала со злобной усмешкой Лоухи одной из служанок, и та тотчас же поднесла Лемминкяйнену в каком–то черепке не пива, а прокисшего сусла.

Заглянул внутрь черепка Лемминкяйнен и видит, что плавают в нем ядовитые ехидны, а по краям ползают черные черви и бегают зеленые ящерицы. Не задумался бесстрашный, порылся в дорожной суме своей, вытащил оттуда рыболовный крючок и им повытаскал из черепка жаб, змей, червей и ящериц. С улыбкой изрубил он их ножом и перетоптал ногами, а пиво выпил безвредно.

— Так–то ты меня угощаешь, хозяин, — сказал Лемминкяйнен.

— Не жди от меня другого угощения, а убирайся вон: я тебя не звал.