— И четверг тоже!

Эльфы страшно разгневались на такое неуважение к их искусству и вдруг, высыпав из холма толпой, окружили немузыкального певца.

— Как смел ты испортить нашу песню! Как ты осмелился! — кричали они.

Потом один из них подошел к нему и сказал от лица своих товарищей:

Несколько самых дюжих эльфов принесли горб Люсмора, приставили его к спине испуганного сына старухи и, громко смеясь, исчезли; а горб остался на его спине, словно крепко–накрепко прибитый к ней гвоздями. На другое утро нашли бедняка мертвого у подошвы холма с двумя горбами вместо одного».

До таких проделок эльфы большие охотники, и хотя иногда бывают довольно жестоки, но, вообще говоря, свои милости и немилости распределяют очень справедливо.

Несмотря на всю свою любовь к музыке, эльфы терпеть не могут колокольного звона и стали гораздо реже являться на землю с тех пор, как всюду звонят в колокола. Грома боятся эльфы еще более, нежели колокольного звона: едва загремит он где–нибудь вдали, как тотчас же они все попрячутся под землей; точно так же невыносим для них и барабанный бой, который они постоянно смешивают с громом. Люди во многих случаях очень искусно пользовались этой боязнью, как видно из следующей забавной датской легенды:

«Давно, очень давно один датский арендатор жил в большой дружбе с трольдом, холм которого находился на поле, принадлежащем арендатору. У арендатора родился сын, и захотелось ему пригласить к себе трольда на крестины, чтобы выманить у него подарок, который тот, в качестве богатого гостя, должен был сделать новорожденному. Пригласить трольда немудрено, да что скажут на это другие гости? Нехорошо. А не пригласи его, он обидится и подарка не даст — тоже нехорошо. Думал, думал арендатор и стал советоватья со своим работником; а тот был малый смышленый, выслушал его да и говорит:

— Я так дело устрою, что и трольда не обижу, и подарок у него выманю.

Когда настала ночь, работник взял большой мешок, подошел к холму трольда, постучался — тот впустил его. Он тотчас же передал ему поклоны своих хозяев и от их имени просил трольда сделать им честь своим присутствием на крестинах.

— Поблагодари их от меня, — сказал сильно польщенный трольд, — да вот снеси от меня подарок новорожденному. — И стал из какого–то ящика сыпать червонцы в мешок работника.

— Довольно ли? — спросил он его, отсыпав с полмешка.

— Немногие из гостей дают меньше, а многие больше, — отвечал тот.

Трольд еще присыпал сколько–то и опять спросил:

— Ну, довольно ли теперь?

— Да, почти все гости дают столько же, — равнодушно отвечал работник, заметив, что мешок еще не очень тяжел.

Трольд схватил свой ящик с деньгами и высыпал в мешок все, что в нем оставалось.

— Вот теперь довольно, — сказал работник, — никто не может дать столько, и многие дают гораздо меньше.

— Да кто же там у вас будет на крестинах, кроме меня? — спросил самодовольно трольд.

— О! Полон дом всякой знати и важных особ!

— Гм! Вот как! Нуда ведь важные особы приезжают поздно, а уезжают рано; мне, верно, хоть за печкой местечко найдется. Ну а музыка какая же там у вас будет?

— Какая музыка? Да одни барабаны.

— Барабаны!!! — воскликнул испуганный трольд. — Так уж мне у вас быть не приходится! Благодари хозяев за приглашение и скажи, что мне никак нельзя быть, потому что все мы этих несносных барабанов боимся.

Работник раскланялся и вышел из холма со своей тяжелой ношей».

Не в одних плясках да музыке проходит время эльфов: они любят заниматься ремеслами и если уж за что берутся, выполняют превосходно. Занятия их чрезвычайно разнообразны, по словам легенд: где население занято горными работами, там оно и эльфов считает отличнейшими рудокопами; где земледелием — там эльфы являются хлебопашцами; где скотоводством — там и эльфы занимаются им успешно. Но почти везде карликов и трольдов одинаково считают искуснейшими кузнецами, которые способны ковать самую гибкую и твердую сталь либо выделывать из золота и серебра такие мелкие вещи, которые едва сможет различить человеческий глаз. Предания об этом свойстве карликов чрезвычайно древни. В одной скандинавской саге вот что об этом рассказывается:

«Локи, сын Лаубейи, из злости сорвал прекрасные волосы с головы Сив, жены громовержца Тора. Увидав это, Тор схватил Локи и, наверно, изломал бы ему все кости, если бы тот не стал кричать и клясться, что заставит эльфов выковать для Сив золотые волосы, ко–торые будут расти на ее голове, как и прежние. Тор отпустил его под этим условием. Локи заказал эльфам сначала сделать золотые волосы, затем складной корабль, которому, как его ни поворачивай, все бы дул в паруса попутный ветер, да еще меч Гунгнир, наносивший в бою смертельные удары при каждом взмахе. Получив все это от эльфов, Локи побился головой об заклад с карликом Брокком, что его брат Эйтри не сумеет выковать три такие же вещи. Пошли они вместе в кузницу Эйтри, который тотчас же приладил мехи к огню, бросил в него кусок серебра и велел своему брату Брокку раздувать мехами огонь до своего возвращения. Эйтри вышел из кузницы, а Брокк стал раздувать огонь; вдруг прилетела муха, села ему на руку и больно укусила ее. Однако же Брокк не обратил на это внимания и продолжал свою работу, пока брат не вернулся и не вынул из огня большого вепря с серебряной щетиной. Этот вепрь мог лучше всякой лошади бежать через огонь и воду, и не было для него такого мрака, которого бы он не мог осветить своей серебряной щетиной. Затем Эйтри бросил в огонь кусок золота, приказал безостановочно работать мехами до своего прихода и вышел. Опять та же муха укусила Брокка в затылок больнее прежнего, но он не оставлял своей работы до самого прихода Эйтри. Тот вынул из огня большое золотое кольцо, которое могло в каждую девятую ночь отделять от себя восемь таких же больших и тяжелых колец, как оно само. Наконец, Эйтри бросил в огонь кусок железа и, выходя в третий раз из кузницы, сказал брату: