Сменяя друг друга, Михаль с Дмитрием поочередно обкопали пень, обчистили землю по краям, и пень — широкий, ровный, словно стол, — казалось, у всех на глазах приподнялся, вырос из земли сантиметров на пять-десять. Михаль ковырнул его прутьям:

— Видите, как пилили? Вкруговую, по частям, ручными пилами.

— Все-то ты знаешь, — позавидовал Дмитрок.

— Я что, никогда не пилил с отцом? Вот оттуда и знаю: если руками пилишь — пень ровный, а бензопилой — абы как.

Михаль подспудно ждал, что Борис Григорьевич похвалит его за наблюдательность, поддержит, но учитель как и не слышал парней. Он хоть и не работал лопатой, но устал, казалось, больше парней. Глядя, как они хлопотали вокруг пня, учитель каждый раз прикладывал ко лбу и без того давно мокрый платок.

— Друзья мои, нам и так сегодня очень везло, даже не верится, — взволнованно сказал он. — И все равно так будет обидно, если сейчас постигнет разочарование! Я вот думаю: а вдруг француз не закопал карту в корнях, а спрятал в сухую дуплянку в стволе? А ствола давно нет.

— Я на месте француза тоже не стала бы копаться в земле, — сказала Катя. До этого она тихонько стояла в стороне, ссутулившись, но не жаловалась ни на дождь, ни на холод.

— Тогда бы люди, спилили дерево, обязательно проверили бы все дупла, — не согласился Дмитрок, — и нашли бы карту. Это же интересно, как удержаться, чтобы не залезть в дупло? А если бы карта нашлась, все знали бы об этом, и в музее было бы, и в книжках написали бы.

— Логично! — засмеялся Борис Григорьевич. — Да, часто бывает, что дупло расположена низко, у самой земли, и ведет под землю, так что ему, может, и копать не пришлось. Только что гадать? Сейчас все узнаем. Давай, Михаль, с Богом…

Михаль осторожно, аккуратно, впритык с пнем, по сантиметрам начал протыкать землю, стараясь вгонять острый прут на всю длину. Учитель с Катей молча следили за ним, Дмитрок давал советы:

— Не торопись… Аккуратнее… Отступи подальше от пня, чего ты к нему прилип…

— Не учи ученого. Корни мешают…

— Проверь под корнями.

Вдруг Михалова рука застыла. Сидя на корточках, парень снизу вверх посмотрел на Бориса Григорьевича, сказал удивленно:

— Здесь. Борис Григорьевич, ей-богу, здесь!

— Осторожнее, только осторожнее, Михаль, — еще больше разволновался учитель. — Сосуд может быть глиняный, доставай очень аккуратно, по миллиметру, чтобы не повредить!

Михаль быстро разгреб мягкую землю, полную трухи и щепок. Вот ухватился за что-то пальцами, покачал, чтобы легче вышло. Из гнилого, ветхого корня, чавкнув, словно прощаясь с этой землей, в которой провел столько десятилетий, появился небольшой сосуд с узким горлышком.

— Ваза!

Михаль подал вазу учителю, сам, не поднимаясь, начал шарить в ямке пальцами, углублять ее, подкапывать прутом. Он надеялся, что это только начало и здесь, под пнем, еще полно ценностей.

Борис Григорьевич отнес вазу до межи, вырвал пучок травы, бережно счистил с сосуда землю.

— Ух ты! — выдохнул Дмитрок.

У Кати тоже от восторга светились глаза. Она протянула руку и слегка постучала по вазе ногтем. Или только послышалось, или действительно ваза вдруг зазвенела — еле слышным, тонким, чистым звоном, словно передала нынешним своим хозяевам привет из самых глубин далекой старины…

Подошел Михаль, вытирая руки о штаны.

— Нет ничего более, — и тоже застыл, пораженный. Показалось, даже посветлело вокруг от красоты этого создания обычных рук человеческих. Ваза мягко отливала цветом синей фарфора, по синему — мелкие золотые звездочки. Обычная овальная форма и тонкая шейка, расширяющаяся кверху. Но было в этой простоте формы и обыденности цвета что-то загадочное, даже величественное, как бывает загадочным и величественным привычное небо, если оно после ясного дня начинает синеть и расцвечиваться золотыми звездами. Кем эта ваза сделана? Чьи палаты украшала? Какие руки трогали ее, какие цветы в нее ставили?..

— Михаль, подай, пожалуйста, прут, — сказал учитель, когда все налюбовались находкой. — Все так, как мы и думали — горлышко залито воском. В вазе должен быть план настоящего сокровища.

Перевернув вазу вверх дном, он осторожно выковырял черный хрупкий воск из шейки. Встряхнул, постучал по донышку. Из вазы высунулся желтый сверток. Дмитрок схватил, вытащил:

— Смотрите, также воском покрыто! Совершенно целый, только скользкий какой-то, — и передал учителю.

Тот бережно развернул сверток. Бумага, и правда, при такой «консервации» сохранилась прекрасно, почти не пострадала от влаги, была ровно толстая, покореженная и напоминала пергамент.

— Ну, что там, Борис Григорьевич? — Михаль заглядывал учителю через плечо. — О, вот это настоящий план, как раз такой, как сейчас рисуют! — воскликнул он.

— Слова, однако, расплылись… Ничего не разобрать. Да и по-французски здесь…

— Ну и что? Зато посмотрите, Борис Григорьевич: вот река, вот лес, вот какое-то поселение — тут и без слов догадаться можно!