Шрифт:
– Один, – поправил Вадик, – вторая работа, а не экзамен.
– Все равно. Пропадет у тебя все лето!
Вадик уже не спрашивал маму, когда они поедут к папе. Ему было стыдно перед отцом. Он согласен был жить с мамой в Одессе. Да и лучше ему теперь было здесь: мама работает, и они с Виктором, как вольные птицы, могут гулять, где хотят, лишь бы вовремя явиться к обеду. А после обеда опять можно уйти.
4
Кладовщица-инструментальщица Клавдия Ивановна Топоркова в это утро путала рабочие марки и требования мастеров, выдавая рабочим совсем не те инструменты, которые они просили. Общительная и приветливая, она работала молча, на вопросы отвечала сухо и сдержанно.
– Теть Клавочка! – ворвавшись, как ветер, в кладовую вбежала белокурая с розовым кукольным лицом практикантка-ремесленница и, положив на стол Топорковой связанные сверла, затараторила: – Теть Клавочка, нам надо резцы, а вы дали сверла. А сверла нам не нужны. Наталия Никифоровна сердятся. Ой, давайте скорей нам резцы!
Топоркова молча обменила инструмент. Она даже и не заметила, как недоуменно посмотрела на нее девушка.
– Наталья Никифоровна, – шепнула ученица, передавая мастеру инструмент, – а теть Клавочка плакала. Неужто она из-за наших резцов плакала? Мы ж только десять минут простояли.
– Выдумала ты, – отозвалась мастер.
– Честное комсомольское, – утверждала девушка, – у нее даже реснички мокрые и глаза красные.
Только что успела Наталья Никифоровна дать задания своим помощницам, как к ней подошел мастер, которого в цехе все называли Никанорыч.
– Что у нас с Клавдией Ивановной делается? – спросил он.
– Плачет, что ли? – переспросила Наталья Никифоровна.
– Черна, как туча. Утром у моих ребят марки взяла и куда-то сунула, сама найти не может. Хотел было к ней зайти, а она в углу к полке прислонилась и ревет. Постоял в дверях и ушел. Видно, меня она и не приметила. Ты бы с ней по-женски этак побеседовала, глядишь, помочь чем надо.
– Пускай до гудка слез отбавит, не могу я сейчас своих девчонок оставлять, Никанорыч.
– Ну да ладно, ладно, – согласился старик, – ты только поимей в виду.
Когда раздался гудок, Наталья Никифоровна, остановив станок, сказала:
– Девоньки, прибирайте рабочее место и на обед!
Взяв свою кошелку, Наталья Никифоровна направилась к Топорковой.
– Клавочка! – крикнула она с порога. – Мой руки, давай обедать. Вчера таких кабачков нафаршировала – объедение!
Топоркова вышла из самого дальнего угла кладовой и, сняв косынку, вытерла ею лицо. Наталья Никифоровна, хозяйничая у стола, не успела взглянуть на Клавдию Ивановну, как в дверях появились все четыре ее помощницы.
– Вы что уставились, козы? – добродушно улыбаясь, спросила Наталья Никифоровна.
Девушки смущенно переглянулись.
– Клавочка, это они перед тобой извиняться пришли, – догадливо подмигнула она инструментальщице, которая, заслоняя лицо руками, поправляла свои светло-русые косы, уложенные двойным веночком вокруг головы.
– Они не виноваты, – отозвалась Топоркова.
– Как не виноваты. А глаза на что? А вдруг бы ты вместо резца ей болванку чугунную сунула, она бы и притащила мне ее.
Девушки, улыбаясь, смотрели то на мастера, то на Клавдию Ивановну.
– А ну, козы, принесите-ка нам из столовой чайку, да не стойте зря, – и Наталья Никифоровна подала им литровую стеклянную банку, к которой протянулось сразу несколько рук. – Да деньги-то возьмите, попрыгуньи вы неугомонные!
Когда девушки убежали, Наталья Никифоровна, вынув из кошелки маленькую эмалированную кастрюльку, отложила на перевернутую крышку часть еды для себя, остальное подставила Топорковой.
– Клавочка, раньше поешь, а потом рассказывай, в кого влюбилась!
– Только любви мне сейчас и не хватало! – грустно отозвалась Топоркова.
Не глядя на еду, она подсела к столу и задумалась.
– Что у тебя опять стряслось, Клавочка? – серьезно спросила Наталья Никифоровна, вглядываясь в опечаленное лицо собеседницы.
Топоркова глубоко вздохнула, незаметные до того морщинки густо сбежались на ее открытом лбу, передернулись крепко сомкнутые губы, но она не заплакала.
– С Виктором у меня опять… Ушла на работу, его сонного на ключ заперла. Не придумаю просто, как с ним дальше буду!
– Что же сделал он, Клавочка?
– Говорить стыдно, да от людей не скроешь, Наталья Никифоровна, – решительно сказала она, будто готовясь встретить заслуженное осуждение. – Вчера ночью из дому бежать собрался. Всю получку мою взял. Мальчонку с собой сманил, тот у матери деньги унес. На вокзале их задержали да с милицией моего домой привели.
– А мальчонка-то чей?
– В одном классе учатся – Вадик Саянов. Его мать и помешала им. Она раньше меня хватилась, искать бросилась. Только Вадька тихий, это все мой натворил. Всю ночь не спала: ругала, стыдила, уговаривала, а он, как сыч, сидит и словечка из него не вытянешь. В окно бы не вылез да не удрал снова. Как вспомню, из рук все валится.