– Сдала б ты её, Леночка, куда следует? – решилась Порфировна. – В детдоме сыта-одета будет. Загнётся с такой мамашей, давно бы загнулась, если б не Валя. Она бы насовсем взяла, муж против: своих деток двое.

Лена затребовала ручку с бумагой, Порфировна истомилась, ковыляя до квартиры и обратно. Тем же чёрным глазом сверлила её Ида много лет назад, когда потерялся Васька. Все знали, что Натальина Ида отговаривает,живых и мёртвых тоже. У Васильевны внук в армии пропал, Ида сказала, скоро письмо придёт. Месяц спустя пришло: жив, из плена высвободили. Мальчишка с шестнадцатого дома потерялся, в колодце на стройке тело сыскали, как Ида указала. Ида была тихая, к Наталье когда ни заглянешь, над бумагами корпит, чертит. Бабы предупреждали, что не любит Ида, когда к ней за этимходят. Неделю кота по дворам звала, да и пошла к Иде. Дождалась, как Наталья в булочную уйдёт, и пошла. Хороший был кот Васька. Смирная Ида так-то взглядом огорошила – Порфировна и разревись, десятирублёвку в пальцах замяла, дура старая. Ида оторвала с клубка серую нитку, к стене отворотилась, постояла так, да говорит: «Иди, ни с кем не встречайся, ни с кем не разговаривай, дома нитку привяжи к спинке кровати, завтра придёт». «Заберите ваши деньги, Александра Порфировна!». Чуть свет Василий орал под дверью, грязный, ухо драное, на трёх лапах вбежал да к миске.

Бумажку с Ленкиным телефоном Александра Порфировна заложила под хлебницу. Объявится Галька, держи карман! Что ж это будет с девочкой? Всё ж в милицию сказать? К Ленке такие таскались – страх! Не лучше она Гальки. А ну их, не Порфировны это дело на старости лет. Позвонить позвонит, коли Галька вернётся, чего ж не позвонить, себе дороже.

Нацедила валерьянки, от сердца отлегло. На кровати красовалась вышитая ещё Натальей салфеточка. Хорошая была женщина, с дочерьми не повезло, а уж внучка…. Ой-ёй-ёшеньки! Сама-то что? Растила сыночку, работала, всё отдавала, замуж в другой раз не шла, хотя звали. Не звонит сынок, не ходит. И жизнь прошла.

***

После беседы с Порфировной Лена отправилась добывать Галкины контакты на рынок. Везти туда Нюсю было бы затеей странной и небезопасной, учитывая, что коляска развалилась при попытке засунуть её в лифт. Дивясь, что она не сделала этого раньше, Лена зашвырнула адскую машину в помойку и отправилась на поклон к Нине Павловне (соседке справа, с которой Лена как раз находилась в состоянии перемирия).

Свидание с рынком выдалось ностальгически приятным, хотя вряд ли можно назвать увлекательным период торговли китайским барахлом на свежем, в основном морозном, воздухе. Рынок основательно шагнул в цивилизацию – вместо завешанных тряпьём прилавков тёплые павильоны с почти сухими полами. Дело зашло настолько далеко, что Лена приметила несколько туалетных кабинок. Николай с Эдиком выползли из обновлённых закромов, улыбаясь Лене мелко и заискивающе – не вернулась ли к ним работать. И Николай, и Эдик – мирские прозвания, истинное же имя Эдика звучало как Ци Эрчжи, «грибок долголетия», у Николая попроще – Чжан Чжэнхун, «красная политика». Галку китайцы два года как выгнали: «Уходила – товар бросала, людей пугала, розетку вырвала и рукой за провод, на рынке свет сгорел, а сама целая курица осталась».

Галкиных контактов ни у кого не случилось, но все, кто её застал, в один голос уверяли, что Галка рассорилась с головой. Всё же одна продавщица недавно встретила Галку у Вани – китайца, работавшего охранником и дворником в китайском же хозмаге (торговавшем, по слухам, не только шнурками и средствами от тараканов, но и дурью). Галина-де там в подсобке чаи распивала.

Насколько помнилось Лене, в вопросах расширения сознания Галка довольствовалась пивом. Дурь разом объясняла как странности в поведении, так и Нюсину национальность (прежняя Галка по китайцам не прикалывалась, предпочитая брутальных мачо солидных размеров). И всё же… это что надо употреблять, чтобы обходиться ладно без еды, но без питья… да ещё руками за провода! Такое даже в Китае вряд ли производят. Про отсутствующий запах Лена старалась не думать (почему-то это пугало сильнее всего).

***

– Ты хоть понимаешь, во что вляпалась? – процедил Дима, хрустнул лужей, оступился и ещё сильней возмутился Лениной наивности. – Конкретно так, выше крыши. Ребёнок без документов, имени нормального, и то не знаешь, куда мамаша делась – без понятия, не говоря уж, когда вернётся. Да она натурально не вернётся, что к лучшему. Там не в дури дело, там крышу сорвало по полной программе, это не лечится!

– Всё я понимаю, – устало ответила Лена. – Если хочешь знать, я словно её шизой заразилась, говорят, бывает. В тот момент всё казалось очень логичным, утром я поняла, что наделала, рванула к Галке, ну и вот.

– Да ты после разговора с бабкой должна была к участковому бежать!

Собаки мирно паслись в подтаявшем снегу. Чувствуя, что хозяйке не до неё, Фанта залегла грызть огромную дубину (строжайше запрещалось после того, как Лене пришлось лично извлекать из глотки ротвейлера вставшую поперёк корягу). В отдалении пробирались дамы с собачками, бросая на Фанту трусливые взгляды.

– Слушай, не собираюсь я ни в какую милицию, понятно?! – нахмурилась Лена. – Галка выздоровеет, вернётся, а я ей: «Извини, но я твою дочку в детдом сдала, так получилось». Круто будет.

Дима швырнул окурок в сугроб.

– Ну, допустим, вернётся – хотя я в это не верю. Но даже вернётся и захочет забрать – а ты вот так на голубом глазу вернёшь ей ребёнка? После всего того, что ты сама видела, и что тебе нарассказали?

Лена едва не ответила «с каждым может случиться», но вовремя удержалась. Чувствовала она себя страшно неуютно. Впрочем, примерно также она чувствовала себя всю жизнь и успела привыкнуть.

– Ребёнку лучше в детдоме, чем с психованной мамашей, – авторитетно изрёк Дима. – Таких баб стерилизовать надо в принудительном порядке.

– В милицию я не пойду, хватит об этом. А ты не мог бы узнать адрес Галкиной мамаши? Какой-то мелкий городишко под Казанью. Передержу Нюсю пару месяцев, Галка не появится, попробую с её мамашей пообщаться. Одну внучку она уже воспитывает, вряд ли позволит, чтобы вторая в детдом попала, – Ленин голос звучал твёрдо, но в душе копошилась ледяная жаба неуверенности.

Димка набычился, разволновался. Физиономия пошла малиновыми пятнами.

– Не мог бы.

– Перестань, Дим, нашёл время капризничать!