Новая книга «Палачи» была создана по живым следам событий.

Осенью 1924 года мир был потрясен злодеянием румынских властей в Татарбунарах. Три дня повстанцы удерживали в жестоких боях с регулярными частями свою цитадель — деревню Татарбунары. Целью ее героических защитников было установление советской власти и воссоединение с великой страной по ту сторону Днестра.

Восстание было подавлено. Каратели растерзали Татарбунарскую республику, замучили и убили более двух тысяч человек.

Через год состоялась комедия судилища над сотнями крестьян. Правительства Франции и Англии пытались использовать процесс для провокационной кампании против СССР. Прогрессивные силы встали на защиту татарбунарцев.

В эти годы создается организация с коротким названием, звучащим, как сигнал бедствия, как призыв о помощи: «МОПР» — Международная организация помощи революционерам.

Она проникает в застенки белой Румынии и Венгрии, панской Польши — всюду, где во тьме казематов, в каменных мешках томятся борцы революции. Ее символ: красный платок, как язык огня, вырывающийся между толстых прутьев тюремной решетки.

Барбюс отдает организации весь пыл своей ненависти к палачам. Как сейсмограф, точно отмечающий колебания почвы в любом пункте земного шара, он получает сигналы отовсюду, где наступает реакция, и спешит на помощь.

В середине 20-х годов одним из очагов злодейских преступлений против революции и против человечности была белая Румыния.

Тысячи невинных людей заполнили тюрьмы страны.

МОПР повел кампанию в защиту татарбунарцев. Барбюс выезжает на место событий.

Редкий снег медленно, нехотя падал на серо-черную карту полей. Скудные, растрепанные деревушки, казалось, беспрерывно повторялись за окном поезда — так однообразен был унылый их вид. Иногда у переезда мелькала телега с возницей в рваной овчинной шубе, безучастно глядящим на пробегающий поезд; группа детишек, переминающихся с ноги на ногу в своих худых постолах; из пролетки с поднятым кожаным верхом выглядывало холеное лицо священника. Неподалеку от станции молчаливые, укутанные до бровей женщины, нахохлившиеся, словно куры под дождем, продавали сушеные сливы и кукурузные лепешки. Станционный жандарм в косматой шапке похаживал среди них нарядным и бездельным петухом. И не слышно было ни бойких выкриков, ни обычного шума базара.

Три пассажира в купе курьерского поезда поддались щемящему чувству печали, исходившему от этих мест. Барбюс, мадемуазель Поль Лами, адвокат из Брюсселя, и учитель Верноше, председатель Интернационала работников просвещения, понимали трудности своей миссии на Балканах: проверить ужасающие вести о терроре; собрать материалы о татарбунарских событиях; сделать все возможное для облегчения участи жертв реакции.

Правительство Румынии не могло запретить въезд в страну Барбюсу и его спутникам, но им было ясно, что будет нелегко вырвать жестокие тайны палачей.

И сейчас разговор вращался вокруг событий на Балканах. Барбюс знал о них больше, чем его товарищи. Готовясь к поездке, он углубился в изучение материалов, в письма заключенных в тюрьмах Румынии. И во Франции и во время его поездок по Европе к нему обращались беглецы, вырвавшиеся из застенков Балкан. Их истории, каждая по-своему трагическая, глубоко проникали в его сознание. Он воспринимал беду народа через судьбы людей, которых с содроганием слушал в Париже, Берлине или Вене. И перед ним возникали улицы городов, в которых он никогда не был, и дома, порога которых не переступал, обездоленные семьи у разрушенного очага и те, кого они лишились: отцы и сыновья, схваченные палачами. Он видел их в тюрьмах Галаты и Жилявы, истерзанных физическими и нравственными пытками.

Поглощенные разговором, спутники не сразу заметили, что поезд стоит у семафора в виду большой станции. Суета на путях подсказывала необычность остановки.

— В чем дело?

Проводники пожимали плечами.

Началась странная передвижка на запасный путь. Никто не мог объяснить, в чем дело. Начальник станции бормотал о «неувязке в расписании», пассажиры соседних купе криво усмехались.

Отчаявшись выяснить причину задержки, Барбюс нервно ходил вдоль состава, подняв воротник пальто и глубоко засунув руки в карманы. Снег все еще шел. Ветер гнал по насыпи поземку. Впереди желтели огни станционных фонарей. Какое-то беспокойство было разлито в воздухе, что-то гнетущее ощущалось вокруг: поезд, замерший на рельсах тупика, настороженные лица пассажиров, уклончивые объяснения железнодорожных служащих.

Он не заметил, как очутился в хвосте поезда и едва не налетел на согнувшуюся фигуру у вагона. Это был смазчик. Он выпрямился и рассмеялся в ответ на отрывистое извинение Барбюса. Белые зубы его на закопченном лице сверкнули неожиданным веселым бликом в мрачном сумраке.

На ломаном французском языке он спросил:

— Небось посылаете ко всем чертям эту поездку?

Барбюсу понравилась непосредственность молодого человека с черными цыганскими глазами, полными дружелюбного любопытства.

— Послушай, приятель, может быть, ты объяснишь, почему мы торчим в этом закоулке?

— Здесь пахнет фокусами тех, кто стоит повыше… — смазчик изобразил в воздухе спираль, покрутив пальцем снизу вверх. — Впрочем, я сейчас узнаю точнее у телеграфиста, если…

Он красноречиво оглянулся по сторонам.

Смазчик сдержал свое обещание. Оказалось, что трудящиеся Бухареста готовились встретить Барбюса и его товарищей демонстрацией. Власти, узнав об этом, распорядились задержать поезд в пути, пока не будет наведен «порядок».