Шрифт:
Сама королева сделала мрачное сравнение: «Не знаете вы разве, что я Ричард II?»
Когда Эссекс все-таки вернулся из Ирландии во главе своей неудачливой армии, он опять повел себя вызывающе. Он поспешил прямо в спальню королевы и застал там стареющую женщину без макияжа с растрепанными волосами. Фрейлины королевы в панике разбежались, а он приблизился к королеве Англии.
Он целовал ее руки, он целовал ее шею и вообще был даже слишком мил, а Елизавета в тот момент ничего не могла поделать, но позже просто отделалась от него. Вскоре после этого Эссекс решил, что ему остается только одно. Накануне переворота он попросил компанию лорда Чемберлена, в которой тогда работал Шекспир, сыграть пьесу.
И что же он попросил их сыграть? «Ричарда II».
«Усядемся, — говорит король, перед тем как узурпаторы сошлют его умирать голодной смертью в замке, —
И грустные сказанья Припомним мы о смерти королей. Одни из них низвергнуты с престола, Другие же погибли на войне…» [8]История свержения Ричарда II, может быть, печальна, а может быть, и нет. Но она стала динамитом.
8
Перевод Д. Михайловского.
Как и «Юлий Цезарь», она так и не была напечатана при жизни Шекспира, полторы тысячи экземпляров истории жизни узурпатора Генриха IV было изъято и сожжено епископом Лондона. Мы не знаем, что чувствовали Шекспир и компания, когда их попросили сыграть бунтарскую пьесу, мы не знаем реакции публики. На следующий день Эссекс и его сторонники вышли из его дома на Стрэнде и прошагали через Лудгейт в Сити, по пути призывая лондонцев присоединиться к ним. Граждане же, со своей стороны, выглянув из своих домов и лавок, решили, что это очень рискованное предложение. Эссекс, осознав, что его переворот не состоялся, решил позавтракать и ждать ареста.
Через несколько дней раскаявшемуся графу отрубили голову в лондонском Тауэре. Сама королева стала угасать и сидела в темноте и плакала из-за предательства фаворита. Вскоре она умерла, и на трон взошел Иаков I: исход, на который все и надеялись. Установленный порядок восторжествовал. Как заметил Герман Грир, Шекспир постоянно ниспровергает этот порядок для достижения драматического эффекта.
Он был первым драматургом, который написал пьесу, где черный мавр — герой, а нижестоящие — дети, слуги, шуты, бродяги — поучают вышестоящих. Он показывает нам длинную череду сменяющих друг друга режимов и революций. И все же в своих нравоучениях Шекспир большей частью выступает за сохранение статус-кво. Первородство. Порядок наследования. Династическая преемственность — вот должная награда за добропорядочное правление монарха.
Узурпатор Клавдий наказан, так же как и Гертруда, и, хотя участь избранника в конечном счете выпадает Фортинбрасу, а не Гамлету, нам еще в самом начале подробно разъясняют, что у Фортинбраса есть достаточные основания претендовать на Данию. Заговорщики против Цезаря получают по заслугам, дочери Лира и их отвратительные мужья справедливо зарезаны за скверное отношение к состарившемуся правителю (отчего трагедия пользуется особой популярностью в Азии), и у Макбета тоже не все в порядке. Во всех комедиях неразбериха переодеваний женщин в мужчин и наоборот, путаница — кто есть кто — разрешается гармонично, как у Моцарта, и заканчивается вереницей свадеб. Все заканчивается хорошо, и если новый король восходит на трон, который он захватил, — это точно означает, что он лучше, чем предыдущий.
Что стоит за этим государственническим подходом Шекспира? Может быть, страх перед цензурой? Именно взаимодействие текста и реальных политических событий придавало пьесам электрическое напряжение, которое притягивало толпы, а иногда вызывало ярость власти. Бена Джонсона бросили в тюрьму и чуть не отрезали нос и уши за остроумные шутки над шотландцами — это накануне восшествия на престол Иакова. Томаса Кида искалечили пытками на дыбе, а в смерти Марло подозревают тайные службы.
В 1597 году, за два года до первой постановки «Юлия Цезаря», Тайный совет фактически потребовал закрыть лондонские театры: в них якобы нет ничего, кроме «нечестивых басен, развратных похождений, мошеннических затей и непристойного поведения». Когда компания Чемберлена, в которой состоял Шекспир, сыграла «Ричарда II» — для Эссекса накануне его безнадежного бунта, — их вызывали на допрос, и все сочли, что они еще легко отделались.
При таких обстоятельствах ясно, что Шекспир проявлял осторожность и благоразумие, придавая своим пьесам промонархическое, государственническое звучание. Согласны? Допустим.
Но более вероятно — да и приятнее сознавать, — что его драматургическое мировоззрение действительно отражало его взгляды и понимание запросов публики. Это было время неопределенности в международном положении Англии. Спустя десять лет после победы над Армадой в стране все еще царила паранойя по поводу возможности испанского вторжения.
В 1598 году один купец в гневе писал из Брюсселя, что посмотрел там глупую постановку. В ней сиятельная повелительница королева Англии Елизавета показана раболепной, льстивой женщиной, она пытается подслушивать беседу между Францией и Испанией, она дергает за рукав короля Франции, а публика потешается над этой дурацкой выдумкой. Англию давно вышибли из Франции, и Дик Уиттингтон давным-давно закатил королю банкет в честь победы под Азенкуром.
А Шекспир давал нам представление об Англии как о совершенно особом месте, об «алмазе в серебряной оправе океана», а в «Генрихе V», самой шумной ура-патриотической пьесе всех времен, он снова возвращается к ее триумфу. Как было славно, говорил Томас Нэш, видеть на сцене Генриха V, когда он берет в плен короля Франции и заставляет его и дофина клясться в верности. Вот что надо было показывать войскам.