Он снова движением руки подозвал невольников и сказал им что-то вполголоса на их языке: Фрон де Беф побывал в Палестине и, быть может, именно там научился столь варварской жестокости. Сарацины достали из своих корзин древесного угля, мехи и бутыль с маслом. Один из них высек огонь, а другой разложил угли на широком очаге, о котором мы говорили выше, и до тех пор раздувал мехи, пока уголья не разгорелись докрасна.

– Видишь, Исаак, эту железную решётку над раскалёнными угольями?
– спросил Фрон де Беф.- Тебя положат на эту тёплую постель,раздев догола. Один из этих невольников будет поддерживать огонь под тобой, а другой станет поливать тебя маслом, чтобы жаркое не подгорело. Выбирай, что лучше: ложиться на горячую постель или уплатить мне тысячу фунтов серебра? Клянусь головой отца моего, иного выбора у тебя нет.

– Невозможно!
– воскликнул несчастный еврей.
– Не может быть, чтобы таково было действительное ваше намерение! Милосердный творец никогда не создаст сердца, способного на такую жестокость.

– Не верь в это, Исаак,- сказал Фрон де Беф,- такое заблуждение- роковая ошибка. Неужели ты воображаешь, что я, видевший, как целые города предавали разграблению,как тысячи моих собратий христиан погибали от меча, огня и потопа,способен отступить от своих намерений из-за криков какого-то еврея?… Или ты думаешь, что эти чёрные рабы, у которых нет ни роду, ни племени, ни совести,ни закона,ничего,кроме желания их владыки, по первому знаку которого они жгут,пускают в ход отраву,кинжал,верёвку- что прикажут… Уж не думаешь ли ты,что они способны на жалость?Но они не поймут даже тех слов,которыми ты взмолился бы о пощаде!Образумься,старик, расстанься с частью своих сокровищ, возврати в руки христиан некоторую долю того, что награбил путём ростовщичества. Если слишком отощает от этого твой кошелёк, ты сумеешь снова его наполнить.Но нет того лекаря и того целебного снадобья, которое залечило бы твою обгорелую шкуру и мясо после того, как ты полежишь на этой решётке. Соглашайся скорее на выкуп и радуйся,что так легко вырвался из этой темницы, откуда редко кто выходит живым.Не стану больше тратить слов с тобою.Выбирай, что тебе дороже: твоё золото или твоя плоть и кровь. Как сам решишь, так и будет.

– Так пусть же придут мне на помощь Авраам,Иаков и все отцы нашего племени,- сказал Исаак.- Не могу я выбирать, и нет у меня возможности удовлетворить ваши непомерные требования.

– Хватайте его, рабы,- приказал рыцарь,- разденьте донага, и пускай отцы и пророки его племени помогают ему, как знают!

Невольники, повинуясь скорее движениям и знакам, нежели словам барона, подошли к Исааку, схватили несчастного, подняли с полу и, держа его под руки, смотрели на хозяина, дожидаясь дальнейших распоряжений. Бедный еврей переводил глаза с лица барона на лица прислужников, в надежде заметить хоть искру жалости, но Фрон де Беф взирал на него с той же холодной и угрюмой усмешкой, с которой начал свою жестокую расправу, тогда как в свирепых взглядах сарацин, казалось,чувствовалось радостное предвкушение предстоящего зрелища пыток, а не ужас или отвращение к тому, что они будут их деятельными исполнителями.

Тогда Исаак взглянул на раскалённый очаг, над которым собирались растянуть его, и, убедившись, что его мучитель неумолим, потерял всю свою решимость.

– Я заплачу тысячу фунтов серебра,- сказал он упавшим голосом и, несколько помолчав,прибавил:- Заплачу… Разумеется, с помощью моих собратий, потому что мне придётся, как нищему, просить милостыню у дверей нашей синагоги, чтобы собрать такую неслыханную сумму. Когда и куда её внести?

– Сюда,- отвечал Фрон де Беф,- вот здесь ты её и внесёшь весом и счётом, вот на этом самом полу. Неужели ты воображаешь, что я с тобой расстанусь прежде, чем получу выкуп?

– А какое ручательство в том, что я получу свободу, когда выкуп будет уплачен?
– спросил Исаак.

– Довольно с тебя и слова норманского дворянина, ростовщичья душа,-отвечал Фрон де Беф.- Честь норманского дворянина чище всего золота и серебра, каким владеет твоё племя.

– Прошу прощения, благородный рыцарь, - робко сказал Исаак, - но почему же я должен полагаться на ваше слово,когда вы сами ни чуточки мне не доверяете?

– А потому, еврей, что тебе ничего другого не остаётся,- отвечал рыцарь сурово.- Если бы ты был в эту минуту в своей кладовой,в Йорке, а я пришёл бы к тебе просить взаймы твоих шекелей, тогда ты назначил бы мне срок возврата ссуды и условия обеспечения. Но здесь моя кладовая. Тут ты в моей власти, и я не стану повторять условия, на которых возвращу тебе свободу.

Исаак испустил горестный вздох.

– Освобождая меня,- сказал он, - даруй свободу и тем, которые были моими спутниками. Они презирали меня, как еврея, но сжалились над моей беспомощностью, из-за меня замешкались в пути, а потому и разделили со мной постигшее меня бедствие; кроме того, они могут взять на себя часть моего выкупа.

– Если ты разумеешь тех саксонских болванов, то знай, что за них истребуют иной выкуп, чем за тебя,- возразил Фрон де Беф.- Знай своё дело, а в чужие дела не суйся.

– Стало быть,- сказал Исаак,- ты отпускаешь на свободу только меня да моего раненого друга?

– Уж не должен ли я, - воскликнул Фрон де Беф, - два раза повторять сыну Израиля,чтобы он знал своё дело, а в чужие не вмешивался? Твой выбор сделан, тебе остаётся лишь уплатить выкуп, да поскорее.

– Послушай,- обратился к нему еврей,- ради того, чтобы добыть этот самый выкуп, который ты с меня требуешь вопреки своей…

Тут он запнулся, опасаясь раздражить сердитого норманна. Но Фрон де Беф рассмеялся и сам подсказал ему пропущенное слово:

– Вопреки моей совести,хотел ты сказать, Исаак? Что же ты запнулся? Я тебе говорил, что я человек рассудительный и легко переношу упрёки проигравшей стороны, даже если проигравший- еврей. А ты не был так терпелив, Исаак, в ту пору, как подавал жалобу на Жака Фиц-Доттреля за то, что он обозвал тебя кровопийцей и ростовщиком, когда ты довёл его до полного разорения.

– Клянусь талмудом, - вскричал еврей, - ваша милость заблуждается: Фиц-Доттрель замахнулся на меня кинжалом в моей собственной комнате за то, что я попросил его возвратить занятые у меня деньги. Срок уплаты долга наступил ещё на пасху.