— Я знаю, — ровным голосом ответила Ютта. — Ты забыл, что я работала в аудите военно-медицинских поставок, вместе с Поволоцким и Юдиным? И сейчас иногда их консультирую. Уже два месяца на фронт идет поток нового оборудования, мы заказываем в Америке радиологические медикаменты, инструкторов с опытом атомной медицины. А еще… — она осеклась, губы Ютты дрогнули. — Еще саботажников и спекулянтов медикаментами стали расстреливать после ускоренного суда, без всяких скидок на положение и должность. Мы все понимаем, что летом будет новая битва, и теперь уже с атомным оружием.

— Тем лучше, — строго произнес Иван. — Ты должна понимать. До сих пор твари не очень усердствовали с оружием массового поражения в Евразии, в отличии от Америки. Они надеются использовать захваченное, поэтому настоящие химические атаки и «пыльца грез» достались лишь конфедератам. Но никто не знает, как все повернется… Вы должны уехать на восток, как можно дальше.

— Я не могу, — просто сказала Ютта.

— Женщина! — Иван посмотрел на нее уже с откровенной злостью и даже угрозой. — Не надо со мной спорить! Если ты не дорожишь своей жизнью… — Терентьев бросил взгляд в сторону детской. — Вы оба можете быть в опасности. Ведь ты же мать!

— Иван, — Ютта смотрела ему прямо в глаза, прямо и очень спокойно, в ее взгляде появился твердый металлический отблеск непреклонной решимости и воли. — Ты тоже не понимаешь… Ты не самый известный человек в стране, но тебя знают многие. В армии, правительстве, в медицинской службе. Знают и меня, как твою жену и помощника-консультанта Мобилизационного Бюро. Если я все брошу и уеду с Яном, как ты думаешь, что они подумают? Что скажут?

Иван нахмурил брови и собрался сказать что-то резкое, но женщина быстрым движением накрыла его крепко сжатый кулак узкой ладонью.

— Ты ведь сам рассказывал мне про вашего… Сталина… который не оставил Москву и принимал парад, — быстро, торопливо заговорила она. — Правда это или нет, но люди верили, что их лидеры с ними. А если бы командиры дрогнули и побежали? Ты знаешь, какое у нас сейчас опасное положение. И ты сам сегодня говорил про «термитов». Если сейчас, перед решающим сражением, жена одного из приближенных императора сбежит подальше — этого не удастся скрыть. И люди, пусть не все, но многие, подумают, что если даже такие персоны не верят в победу — дело совсем плохо. Я хочу уехать… Правда, очень хочу… — ее голос упал почти до шепота. — Мне страшно и хочется оказаться подальше отсюда, там. Куда война не дотянется. Но я не могу.

Иван зажмурился, сжал челюсти, сдерживая надрывный стон. Каждое слово, сказанное Юттой, было правдой. И тем больнее они ранили его, как мужчину и мужа.

— Так надо, милый, так надо, — нежно проговорила женщина со слезами на глазах, срывающимся голосом, поглаживая его напряженную и твердую, как камень руку. — Мы останемся и будем очень-очень осторожны. А когда вы, мужчины, победите, ты вернешься к нам. И все будет как тогда, в Барнумбурге, только нас будет уже трое. Ты, я и наш Ян. И у нас будет еще много-много детей, только ты вернись…

— Когда мне будет восемьдесят пять… — неожиданно проговорил Иван, криво улыбаясь подрагивающими губами.

— Что? — растерянно спросила женщина.

Когда мне будет

Восемьдесят пять,

По дому буду

Твои тапочки искать,

Ворчать на то,

Что трудно мне сгибаться,

Носить какие-то

Нелепые шарфы

Из тех, что для меня

Связала ты.

А утром, просыпаясь

До рассвета,

Прислушаюсь

К дыханью твоему,

Вдруг улыбнусь

И тихо обниму.

Когда мне будет

Восемьдесят пять,

С тебя пылинки

Буду я сдувать,

Твои седые

Букли поправлять,

И, взявшись за руки

По скверику гулять.

И нам не страшно

Будет умирать,

Когда нам будет

Восемьдесят пять…

— Иван… — рассмеялась Ютта сквозь слезы. — Ведь там наверняка есть и продолжение?.. С ее стороны?