— И еще им будет очень нужна вера. Вера в то, что их дело — священно, что все мы верим в их успех, в их мужество и силу духа. В этой войне не будет договоров и компромиссов, потому что враг намерен вести ее на полное уничтожение, и нам придется ответить ему тем же.

Пресс-секретарь беззвучно завыл, тавтология «вера в то, что мы верим» поразила его в самое сердце.

— В этот день моряки и летчики, под знаменами России и Конфедерации, определят, кто будет победителем, а кто исчезнет с лица земли. Поэтому, сейчас я обращаюсь к вам с просьбой, ко всем, кто слышит меня. Я говорю не как император, а как человек, один из многих. Один из тех, за кого будут сражаться наши воины. Друзья мои, помолимся за тех, кто идет на смертный бой. За крепость их рук, за их мужество и стойкость. Пусть каждый, моряк ли он, подводник или авиатор знает, что сейчас мы все с ними — нашими молитвами, помыслами, надеждами. И еще… каждый, кто сейчас смотрит в лицо смерти… помните, что между нелюдью под черно-белым флагом и множеством хороших, честных людей стоите только вы.

Голос императора слегка дрогнул. И после паузы, кажущейся бесконечной, Константин повторил, очень тихо:

— Только вы…

Трансляция закончилась. Что-то забормотал диктор, но Зимников уже выкрутил регулятор громкости, приглушая звук.

— Да-а-а… — басовито прогудел отец Афанасий, бывший диакон, и размашисто, без всякой рисовки перекрестился. — Этот человек был рожден для патриархии!

Море волновалось, бурлило, цеплялось за серые борта кораблей пенными щупальцами. Тем более странным казался почти полный штиль — ни ветерка, лишь редкие слабые дуновения, как дыхание ребенка. От этого море не просто нервировало, оно откровенно пугало, будто стихия обрела волю и жадно пыталась добраться до исконных сухопутных врагов. Томас незаметно поежился, поневоле радуясь, что никакая вода не доберется до палубы «Левиафана».

С тридцатиметровой высоты зрелище конвоя был прекрасно. Уродливо, страшно, угрожающе, и все же прекрасно, как любое грандиозное предприятие, требующее слаженной работы — без преувеличения — миллионов людей. Десятки крупных транспортов вытянулись в три длиннейшие колонны, идущие ровными линиями до самого горизонта. Более мелкие корабли сновали вокруг, как рыбы-лоцманы вокруг акул, охраняя, сопровождая, готовясь защищать и прикрывать.

В небе реяли самолеты поддержки, те, кто пойдет в первом эшелоне, принимая на себя возможный удар коварного противника. Хотя нет, не возможный…

Неизбежный.

Прямое радио- или проводное сообщение через портал было невозможно, новости и донесения передавались «по старинке», через курьеров, разумеется, в строгой секретности. Но тем не менее весь конвой уже знал, что аборигены решили еще раз стукнуться лбом в стену, организовав грандиозную морскую битву. Шепотом передавались сообщения об американском «Эшелоне», о выдвижении имперского флота из баз Баренцева моря. Мелькали чуждые и неприятные названия «Индига», «Мезень», «Мурманск». Было очевидно, что и на этот раз все закончится большой вражеской кровью при символическом ущербе транспортам. И все же…

Было на этот раз нечто странное, потаенно-непонятное в слухах, пересказываемых множеством уст, несмотря на угрозу трибунала и утилизации. Некая неуверенность, лишенная всяческих оснований, но ощутимая почти физически. Никто не мог объяснить, в чем заключается легчайшая патина сомнения, обволакивающая любой разговор, самое пустяковое замечание. Но она просто была, и даже нобиль чувствовал некий… дискомфорт. Неудобство, выгнавшее его из крошечной одноместной каюты на палубу гипертранспорта — так официально называли «Левиафанов».

Томас с гордостью провел рукой по высоким перилам бортового ограждения, посмотрел на серо-стальную палубу, уходящую вдаль как футбольное поле. Оглянулся на море, где в параллельных колоннах высились еще три такие же громадины. В пене волн, окруженные транспортами поменьше, они казались могучими утесами, несокрушимыми и всемогущими.

Проект «Бегемот» датировался еще рубежом двадцатых/тридцатых годов, он подразумевал строительство серии суперлайнеров, комфортабельных и роскошных, как сады Эдема и быстрых, как военные суда. Однако в тот момент построить такое чудо техники оказалось невозможно — для титанов водоизмещением под семьдесят тысяч тонн требовались новые верфи, которые только начали строиться и уже были зарезервированы под военно-морскую программу глобального перевооружения. Проект был заморожен, но не забыт, дорабатываясь на бумаге, с регулярным пересмотром габаритов.

Когда на повестке дня встала война с Америкой, пришлось искать возможности транспортировки войск. Вот здесь то и пригодились «Бегемоты», которые на чертежных досках уже перевалили за сотню тысяч тонн. Так суперлайнер, способный перевезти за один рейс маленький город, превратился в гипертранспорт, совмещающий возможности контейнеровоза и ролкера, принимающий на борт полную танковую дивизию со всем вооружением. Машина войны уже не могла носить имя демона плотских желаний, поэтому «Бегемот» стал «Левиафаном».

«Водные» знали о существовании гигантов и регулярно старались их перехватить, но эскорт, невообразимый вес, двойной корпус и комплексная защита делали титана практически непотопляемым. Даже если субмарина, чей экипаж твердо решался не возвращаться домой и погибнуть в бою, чудом прокрадывалась на расстояние торпедного пуска, развитая ПТЗ требовала как минимум десятка попаданий просто для того, чтобы «Левиафан» снизил скорость и начал плановые мероприятия борьбы за плавучесть. Тем не менее, гипертранспорты отправлялись в конвои только поодиночке. Лишь один раз — сегодня — они собрались вместе, все четыре.