Шипя, на этот раз от бешеной ярости, Томас схватил, было, трубку радиоаппарата и сразу же бросил, вспомнив об ионизации воздуха, надежно вырубившей радиосвязь. Нобиль оттолкнул замершего в растерянности адъютанта и метнулся в корму машины, к большому барабану сигнальной установки, вспоминая на ходу, какая комбинация соответствует его намерениям. Повинуясь его быстрым точным движениям закрутился механизм, досылая сигары ракет в зарядный барабан.

Прежде чем нажать последний тумблер, Томас на мгновение заколебался. А может быть наплевать на потери и ринуться вперед?.. Не может быть, чтобы гвардейская оборона сохранила прочность и устойчивость, не может! И, словно отвечая его сомнениям, за бортом что-то громыхнуло, зазвенело. Машину вновь ощутимо качнуло.

Скрипя зубами от ярости, Томас ударил по кнопке запуска, зная, что сейчас высоко в небе расцветут несколько ослепительно ярких разноцветных кустов, обозначающих «развернуться в боевой порядок, передать сигнал дальше».

Снова задержка, вновь промедление, пусть ненадолго, на время, которое понадобится для разгрома последних очагов обороны, недобитых крыс, выживших в подземных норах. Ну, ничего, панцерпионеров все равно уже никто не остановит…

Сала бы сейчас… Александр сглотнул слюну. Амфетамины хирургу заказаны даже больше, чем летчику, очередная порция кофе вызвала бы только сердцебиение и головную боль, поэтому для подкрепления сил оставалось только что-нибудь жирное и калорийное. Например, толстый ломоть сала на черном хлебе… с перцем да с чесноком… Но ни о каком перекусе снаружи сейчас и думать было нечего.

Он втянул сухой воздух, насыщенный запахом резины и адсорбирующей химии. Взглянул на рентгенометр, подвешенный к выступающей над входом балке, как старый фонарь. Очень хотелось стянуть противогаз и вдохнуть настоящий, «живой» воздух. Но от таких мыслей удерживал вид стрелки прибора, которая тихонько ползла вправо по полукруглой шкале. Движение было почти незаметно, если смотреть на нее неотрывно, но вполне ощутимо, если проверять смещение, скажем, каждые полминуты. Третий диапазон, то есть «умеренно опасно». Согласно теории, после близкого атомного взрыва уровень излучения стремительно повышался, но затем должен был так же быстро снижаться из-за распада короткоживущих изотопов. Сейчас же процесс шел неровными скачками, из-за ветра, несущего радиоактивную пыль.

С той стороны, где находился север, доносился ровный шум. Такой издает океан, когда плеск мириадов волн сливается воедино и порождает монотонный рокочущий гул. Там шла грандиозная битва, масштабы которой медик даже не пытался представить. На западе было тихо, пыльный «гриб» опал, почти растворился, разнесенный сильным ветром. Поволоцкий знал, что там продолжается отчаянное сражение, многократно меньшее по масштабам, чем на севере, но куда более значимое для его госпиталя. Но хирург запретил себе думать о том, что будет, если гвардия не выстоит.

Конвоя с ранеными все еще не было. Это мелко, как-то исподтишка радовало — пока никого не надо отмывать от радиоактивной грязи. И расстраивало — сейчас кто-то истекал кровью, к кому-то подбирался шок, у кого-то кровоизлияние внутри черепа грозило сдавить мозг…

Заурчал мотор. Один. Не грузовик. Александр машинально похлопал по бедру и мрачно усмехнулся — пистолет был запрятан под плотной прорезиненной тканью, да и не помог бы он против броневика. Впрочем, контуры машины были знакомы, а на башне виднелась родная красно-золотая эмблема.

Из броневика потащили раненого, безвольно обвисшего на руках двух сопровождающих.

— Господин военврач, помогите ему! — прогудел через респиратор один из носильщиков.

— Сюда! — быстро скомандовал Поволоцкий, призывая на помощь санитара.

Раненый был плох, это стало понятно с первого взгляда. Пульс слаб, повязки, наложенные не очень умело, но старательно, промокли насквозь — кровотечение не прекращалось. Хорошо — у мертвецов кровь не течет. Но смертельно опасно, поскольку кровопотеря зачастую убивает надежнее пули.

— Пожалуйста, господин военврач!

За раненых часто просят. Предлагают деньги и ценности, показывают удостоверения, порой грозят оружием…

— Чушь не пори, — отрывисто приказал хирург. — У меня здесь все равны. Давно его ранили?

— Меньше получаса назад!

Захотелось выругаться. Тридцать минут — значит, никакая инфекция еще не успела развиться. Но хотя бы четверть часа такого интенсивного кровотечения… Если, не дай бог, редкая группа крови, не поможет даже чудо.

На свет фонариком в глаз раненый отреагировал своеобразно. Неожиданно дернулся, тихо, но отчетливо он произнес:

— В тыл меня везти запрещаю. Колонна повернет…

И снова лишился сознания.

— Бредит, — констатировал Александр. — Помраченное сознание. Тащите за мной.

Терентьев погружался в туман, в котором не было ни верха, ни низа, никаких ориентиров. Только бесконечное падение в никуда и серая пелена, растворяющая любую, самую простую мысль. Но затем пришел Паук. Он прополз по телу, цепляя кожу острыми коготками и уселся на животе, запустив под кожу толстое длинное жало. Яд изливался во внутренности, разъедая их подобно кислоте.