— Конечно.

— Могла бы и в дом…

— Фи! У нас крыша железная.

Степан пришел домой. Через стену все было слышно. Но там ругались по-польски. И он понял лишь, что Ванде очень обидно и она горько плачет.

Поздно, когда он уже лежал в кровати, Беатина Казимировна приходила к Нине Андреевне. Они о чем-то шептались в первой комнате. Беатина Казимировна ушла не раньше чем через полчаса.

Никто не знал и не мог знать, каким долгим и безрадостным окажется следующее утро…

Степке не спалось. Он лежал с открытыми глазами. Ветхие, рассохшиеся ставни были размалеваны рассветом: на каждой ставне по шесть узких, вертикальных полосок — оттенков мыльного пузыря. Когда мальчишка поворачивал голову, то полоски смещались вправо и влево или исчезали совсем. В непроветренной комнате пахло одеялами и простынями. Было еще темновато. И Любаша сопела, уткнувшись в подушку.

Опустив босые ноги на пол, холодный и гладкий, Степка встал и с удовольствием прошлепал в первую комнату, которая одновременно служила им кухней и спальней для матери.

— Разведи примус, — сказала мать.

Она никогда не говорила: зажги примус, протопи печь. «Разведи» было ее обычным словом в сходных случаях.

Мать чистила картошку. В семье все любили картошку, особенно жареную. Большие, как кулак, клубни выглядывали из миски, заполненной водой.

Крыльцо было влажным от утренней росы и не очень белым. Поднявшись на носках, Степка достал кисть винограда, прохладную и немножко матовую, и принялся есть виноград. Дворняжка Талка преданно смотрела на Степку и не гремела цепью, а сидела смирно и заглядывала ему в рот такими умными глазами, словно просила винограда.

Сунув ноги в сандалии, Степка сбежал по ступенькам, показал Талке язык, и она ответила ему тем же и приветливо забила хвостом о землю. Степка расстегнул ошейник. Талка взвизгнула, метнулась по саду. Может, каким-нибудь своим собачьим инстинктом она чувствовала, что он уже спас ей жизнь, а может, просто псине осточертело сидеть под сливой.

Почтовый ящик висел у калитки. Покосившийся, дырявый. Письма размокали в нем, когда шли дожди. Степка заглянул в ящик, хотя точно знал, что там ничего нет, потому что проверял его содержимое еще вчера вечером. А почту теперь приносили раз в три-четыре дня.

Дед Кочан шел из дому. Степка сказал ему:

— Здравствуйте.

В ответ он мотнул головой, как бодливая корова, и поспешил вниз.

Степка вспомнил про примус и поднялся на крыльцо. Мать вышла из комнаты.

— Беатина Казимировна жаловалась, что вы плохо вели себя.

— Я вел себя хорошо.

— Ты так думаешь?

— Нет. Считаю…

— Смотри… — сказала мать. — Ванда старше тебя. Она девочка.

— Ясно, что не мальчик, — огрызнулся он. — И при чем здесь старше?

— А то, что девочкам, с которыми ты станешь дружить, когда вырастешь, сейчас еще по пять, по шесть лет.

— А если я не вырасту? Если меня на куски разнесет бомба? Тогда что?!

— Я ничего. Конечно, дружите, Ванда умная…

Нина Андреевна обычно отступала, когда Степка начинал раздражаться. Она очень боялась, что дети ее вырастут нервными и слишком впечатлительными.

К девяти часам Нина Андреевна пошла на работу. А в девять тридцать объявили тревогу. Любаша еще долго причесывалась, И Степка сидел в щели один. Потом пришла Любаша. Беатины Казимировны и Ванды не было. Степка удивился этому. Любаша то ли с веселой издевкой, то ли с легкой наглостью сказала:

— Больше не увидишь Ванду… Беатина Казимировна считает, что дружба с тобой плохо влияет на ее дочь.

— Ерунда, — обозлился Степка.

— Однако Ванда призналась мамочке, что целовалась с тобой, — сказала Любаша.

— Она сама хотела.

— Это не оправдание…

В щель через вход проникало солнце. И пригревало часть стены. И глина там была сухая, и камни сразу стали сыпаться, когда земля вдруг задвигалась, словно закипающая кукурузная каша. Ни Степка, ни Любаша вначале даже не поняли, что происходит. Ведь секунду назад даже зенитки не стреляли. Любаша сразу нахмурилась, схватила голову брата, прижала к себе. Степка ничего не видел. Но почувствовал, что-то вкатилось в окоп. Любаша закричала:

— Бомба!

Но это была не бомба, а дворняжка Талка. Она жалобно скулила. Степка высвободил голову из рук Любаши. И они оба принялись успокаивать и ласкать собаку. Потом бомба зашипела. И земля вздрогнула, как тогда — в пивной. Ясно, попадание в сад или даже в дом. Степке стало страшно за Ванду.

— Это хорошо, что Талка с нами, — сказала Любаша. — У собак чутье на безопасность. Ты видел хоть одну собаку убитую?

— Кошку видел.

— Кошки — другое дело. А собаки знают, где прятаться.