Тут нас прерывает оглушительный грохот – невозмутимая официантка, женщина заслуженно бедная, уронила поднос с пирожками и лимонадом и, присев на корточки, с лицом по-прежнему невозмутимым, рассыпалась на тысячу быстрых, мелких, характерных для нее движений.

Арманда сообщила Перси, что Джулия специально приехала к ней из Женевы, чтобы перевести несколько фраз, с помощью которых она хочет «произвести впечатление» на своих русских друзей, к которым завтра летит в Москву. А Перси приехал сюда работать с ее отчимом.

– Слава Богу, бывшим отчимом, – сказала Джулия. – Кстати, Перси, если это теперь твой nom de voyage [88] , ты тоже можешь мне помочь. Арманда уже объяснила, что мне надо пленить кое-кого в Москве – людей, которые обещали познакомить меня с одним молодым и знаменитым русским поэтом. Арманда меня снабдила разными чудными словечками, но мы застряли на (доставая из сумки клочок бумаги), – я хочу знать, как сказать: «Какая хорошенькая церквушка» и «Сколько снега». Понимаешь, мы сперва переводим на французский, и она считает, что это будет rafale de neige [89] , но не может же быть по-французски rafale, а по-русски «рафалович» {111} , или как там они говорят.

– Это будет cong`ere, – сказал наш Персон, – слово женского рода, так говорила моя мать.

– Значит, по-русски «сугроб», – сказала Арманда, сухо добавив: – Только в августе там не очень-то много снега.

Джулия засмеялась. Джулия выглядела здоровой и счастливой. Джулия была даже красивее, чем два года назад. Станет ли она теперь мне сниться – с этим новым рисунком бровей, с длинными волосами? Как быстро сны поспевают за модами? Приснится ли она мне в следующий раз все еще с прической японской куклы?

– Можно, я вам что-нибудь закажу? – сказала Арманда, обращаясь к Перси, но без пригласительного жеста, какими обычно сопровождаются подобные фразы.

Перси выпил бы, пожалуй, чашку горячего шоколада. Сладко и страшно – снова встретить на людях предмет прежней огненной страсти! Арманде, конечно, нечего опасаться. Совсем другой класс, вне конкуренции. Хью пришла на память известная новелла R. – «Прошедшее, настоящее и будущее».

– Послушай, Арманда, мы ведь, кажется, еще не все перевели?

– Мы и так уже два часа на это потратили, – сказала Арманда довольно сердито, не понимая, наверное, что ей нечего опасаться. Сладость была совсем другого – скорее интеллектуального или художественного свойства, в точности как в новелле у R.: шикарный господин в темно-синем клубном пиджаке ужинает на освещенной веранде с тремя декольтированными красавицами – Алисой, Беатой и Виолой, которые до этого никогда не встречались: А. – бывшая любовь, Б. – теперешняя его любовница, В. – будущая жена.

Он пожалел, что по примеру Арманды и Джулии не заказал себе кофе. Шоколад нельзя было взять в рот. Ему принесли просто чашку горячего молока. Отдельно подавался какой-то элегантный пакетик и немного сахара. Верхний краешек пакетика надо было надорвать, а бежевую пыль из него вытряхнуть в безжалостно пастеризованное молоко. Отпиваешь молока – и добавляй скорее сахар. Но никакой сахар не отобьет этого скверного, пресного, поганого вкуса.

Арманда, наблюдавшая все стадии его изумления и разочарования, улыбнулась и сказала: «Будете знать, во что швейцарцы превратили горячий шоколад. Моя мать, – продолжала она, повернувшись к Джулии (которая, хоть и гордилась своей сдержанностью, тут с красноречивым sans-g^ene [90] Прошедшего залезла своей ложечкой в чашку Хью, чтобы снять пробу), – мать моя однажды даже заплакала, когда ей подали эту бурду, – с такой нежностью она вспоминает шоколад своего шоколадного детства.

– Довольно противно, – согласилась Джулия, облизывая бледные пухлые губы, – но все-таки лучше нашего американского пойла.

– Потому что ты самая скверная патриотка на свете, – сказала Арманда.

Очарование Прошедшего состояло в сохранении тайны. Зная Джулию, он был уверен, что та никогда не расскажет про их роман – одну каплю из множества глотков – случайной подруге. В тот остро-бесценный миг они с Джулией (alias [91] рассказчик с Алисой) заключили соглашение касательно прошлого, негласный пакт против реальности, как она представлена говорливым углом улицы, шелестящими автомобилями, деревьями, прохожими. Место Б. занимал в этом трио Безумный Витт, а место главной незнакомки – и в этом была особая прелесть – Арманда, будущая его возлюбленная, которая так же мало знала о будущем (автору, конечно, известном во всех деталях), как и о прошлом, чей вкус Хью снова распробовал вместе с пыльно-коричневым молоком. Персон, сентиментальный простак и персонаж отнюдь не идеальный (идеальные были бы выше этого, а он – всего лишь добрая душа), пожалел, что сцена не сопровождается музыкой, что румынский скрипач не бередит смычком два переплетенных единой монограммой сердца. В этом кафе не было даже громкопроигрывателя, который мог бы механически воспроизвести вальсик «Очарование» {112} . Некий поддерживающий ритм создавали, однако, голоса прохожих, звон посуды, шелест горного ветра во внушительной купе каштана на углу улицы.

Наконец они собрались уходить. Арманда напомнила ему про завтрашний поход. Джулия попрощалась с ним за руку и попросила молиться за нее, когда она будет шептать по-русски этому очень страстному, очень выдающемуся поэту «je t’aime», что в английской передаче звучит как «yellow blue tibia» [92] (фраза для полоскания горла). Они разошлись. Хью вдруг остановился и, чертыхнувшись, повернул обратно за забытым пакетом.