Пока Вильсон укреплял и совершенствовал связи с французами, новый начальник британского имперского Генерального штаба сэр Джон Френч попытался в 1912 году возродить идею о независимых военных действиях на территории Бельгии. Осторожное зондирование, проведенное английским военным атташе в Брюсселе, положило конец этим надеждам. Как выяснилось, бельгийцы упрямо придерживались принципа строгого соблюдения своего нейтралитета. Когда английский военный атташе поставил вопрос о возможных совместных мероприятиях и деле обеспечения высадки войск при условии, что Германия первой нарушит нейтралитет Бельгии, ему было сказано, что Англии придется подождать, пока к ней не обратятся с просьбой о помощи. Британскому посланнику, наводившему справки но своим каналам, было сказано, что, если британские войска высадятся до вторжения Германии или без официальной просьбы об этом со стороны Бельгии, ее войска окажут им сопротивление.

Строгое соблюдение бельгийцами принципа нейтралитета подтвердило мысль, которую Англия непрерывно внушала французам: все будет зависеть от того, нарушит ли Германия первая нейтралитет этой страны. Лорд Эшер предупреждал майора Уге в 1911 году: «Никогда, ни под каким предлогом, не допускайте того, чтобы французским военным руководителям пришлось первым пересечь границы Бельгии!» Если они так поступят, Англия уже не сможет выступить на их стороне, если же это сделают немцы, то британские войска начнут военные действия против них. Камбон, французский посол в Лондоне, выразил эту мысль по-другому. Он подчеркнул, что только в случае нападения Германии на Бельгию Франция сможет рассчитывать на поддержку Англии.

Весной 1914 года совместная работа французского и английского генеральных, штабов закончилась составлением настолько тщательно разработанных планов, что каждый батальон знал пункт своего расквартирования и даже место, где его солдаты будут пить кофе. Количество выделяемых французской стороной железнодорожных вагонов, переводчиков, подготовка шифров и кодов, снабжение лошадей фуражом — все эти вопросы были либо решены, либо, как полагали, должны быть урегулированы к июлю. Сам факт того, что Вильсон и его офицеры находились в тесном контакте с французами, тщательно скрывался. Вся работа по «плану W», как называлась обоими штабами переброска британского экспедиционного корпуса, выполнялась в строжайшем секрете и была поручена только десяти офицерам, которые сами печатали на машинках документы, подшивали дела и выполняли другие канцелярские обязанности. Пока военные готовили будущие сражения, политические деятели, укрыв голову одеялом под лозунгом «Никаких обязательств», решительно отказывались вникать в их дела.

Русский колосс оказывал волшебное действие на Европу. На шахматной доске военного планирования огромные размеры и людские резервы этой страны имели самый большой вес. Несмотря на ее неудачи в японской войне, мысль о «русском паровом катке» утешала и ободряла Францию и Англию.

Кавалерийская лавина казаков производила такое сильное впечатление на европейские умы, что многие газетные художники рисовали ее с подробнейшими деталями, находясь за тысячу километров от русского фронта. Казаки и неутомимые миллионы упорных, терпеливых русских мужиков, готовых умереть, создавали стереотип русской армии. Ее численность вызывала ужас: 1423000 человек в мирное время, еще 3115000 при мобилизации составляли вместе с 2000000 территориальных войск и рекрутов 6 500 000 человек.

Русская армия представлялась гигантской массой, пребывающей в летаргическом сне, но, пробужденная и пришедшая в движение, она неудержимо покатится вперед, волна за волной, невзирая на потери, заполняя ряды павших новыми силами. Усилия, предпринятые после войны с Японией, для устранения некомпетентности и коррупции в армии привели, как думали, к некоторому улучшению положения. «Каждый французский политик находился под огромным впечатлением от растущей силы России, ее огромных ресурсов, потенциальной мощи и богатства», — писал сэр Эдуард Грей в апреле 1914 года в Париже, где он вел переговоры по вопросу заключения морского соглашения с русскими. Он и сам придерживался тех же взглядов.

«Русские ресурсы настолько велики, — сказал он как-то президенту Пуанкаре, — что в конечном итоге Германия будет истощена даже без нашей помощи России».

Для французов успех «плана-17» был испытанием сил всей нации и одним из величайших моментов в истории Европы. Чтобы обеспечить прорыв в центре, Франция нуждалась в помощи России, которая оттянула бы на себя часть германских сил. Проблема состояла в том, чтобы заставить русских начать наступление на Германию с тыла одновременно с началом военных действий французами и англичанами на Западном фронте, то есть как можно ближе к пятнадцатому дню мобилизации. Французам, как и другим в Европе, было известно, что Россия физически не в состоянии закончить мобилизацию и концентрацию своих войск к этому сроку, но для них было важно, чтобы русские начали наступление теми силами, которые окажутся у них в готовности. Западные страны были полны решимости принудить Германию вести войну на два фронта с самого начала, стремясь сократить численное превосходство немцев по отношению к своим армиям.

В 1911 году генерал Дюбай, начальник штаба Военного министерства, был отправлен в командировку в Россию, чтобы внушить русскому Генеральному штабу идею о необходимости захвата инициативы. Хотя большая часть русских войск должна была выступить против Австро-Венгрии и только половина ее частей могла быть готова к действиям на германском фронте на пятнадцатый день мобилизации, настроение в Петербурге было боевое и радужное. Дюбай добился обещания, что, как только передовые части займут исходные рубежи, русские, не дожидаясь окончания концентрации своих дивизий, нанесут удар через границы Восточной Пруссии на шестнадцатый день мобилизации. «Мы должны нацелиться на сердце Германии, — признавал царь в подписанном соглашении. — Задачей обеих наших сторон должен быть захват Берлина».

Пакт о немедленном русском наступлении был окончательно оформлен и детализирован на ежегодных штабных совещаниях, которые являлись характерной чертой франкорусского союза.

В 1912 году генерал Жилинский, начальник русского Генерального штаба, прибыл в Париж, а в 1913 году генерал Жоффр направился в Россию. К тому времени русские военные круги уже были увлечены манящей идеей «элана» — порыва. После Маньчжурии им также нужно было чем-то компенсировать унизительные военные поражения и позорные недостатки своей армии. Лекции полковника Гранмезона, переведенные на русский язык, пользовались огромным успехом. Ослепленный доктриной «наступление до последнего», Генеральный штаб России зашел еще дальше. Генерал Жилинский обязался в 1912 году привести в боевую готовность 800 000 солдат, предназначенных для германского фронта, на пятнадцатый день мобилизации, хотя русские железные дороги были явно не приспособлены для выполнения такой задачи. В 1913 году он перенес дату наступления на два дня вперед, хотя военные заводы страны производили не более двух третей требуемого количества артиллерийских снарядов и менее половины винтовочных патронов.