Шрифт:
— Ну что же, — сказал д'Артаньян. — Посмотрим, насколько далеко простирается их хитроумие… На тебя не обратили внимания?
— Ни малейшего. Я вошел в ворота, потом сделал вид, будто напрочь забыл о чем-то, и вышел назад. Один, да еще пеший, им никак не интересен.
— Не пойти ли нам поодиночке и пешком? — вслух подумал д'Артаньян. И тут же ответил сам себе: — Нет, рискованно… Хоть я и перепачкался, как черт в аду, все же видно, что дворянин, да и шпагу не спрячешь, а идти в Париж без оружия еще опаснее… Нет уж, будем поступать строго по моему плану… Пошли.
Планше с сожалением оглянулся на лошадей, привязанных к дереву поодаль от дороги:
— Так и бросим, сударь? Отличные кони…
— Что поделать, — сказал д'Артаньян, широкими шагами направляясь в сторону Сены. — В лодку их не возьмешь… Вот кстати, мне пришло в голову, пока ты ходил на разведку… Думается, даже если тот конюх и расслышал, что я кричал про Пале-Кардиналь, вряд ли хозяева явятся требовать плату за угнанных лошадей…
— Это почему, сударь?
— Я вспомнил, что Шантильи лежит в самом центре владений принца Конде. Вполне может оказаться, что кони принадлежали дворянам из его свиты. Гордость им вряд ли позволит брать кардинальские деньги… а впрочем, как знать. Пошли?
Они спустились по обрыву к воде, где в лодке прилежно ждал ее хозяин, удерживаемый на месте не столько щедрым задатком, сколько еще более щедрым окончательным расчетом, который должен был наступить лишь по достижении цели. Д'Артаньян первым прыгнул в пошатнувшийся утлый челнок, следом забрался Планше, и лодочник немедля оттолкнулся веслом от берега, принялся усердно выгребать против течения.
Не побывай д'Артаньян в Лондоне, где добираться в Хэмптон-Корт пришлось на лодке, ему ни за что не пришла бы в голову эта идея. Однако именно это обстоятельство позволяло надеяться, что противнику ни за что не придет на ум искать гасконца на реке. Насколько знал д'Артаньян, у парижских дворян совершенно не было привычки передвигаться по Сене вдоль — разве что при срочной необходимости нанимать лодочников и пересекать реку поперек. Его хитрость была настолько необычной для Парижа, что могла и завершиться успешно…
Луны еще не было, но ночь выдалась ясная, и д'Артаньян во все глаза смотрел по сторонам. Слева показались ворота Конферанс — но на самом берегу не видно людей, тишина и покой…
Сад Тюильри. Лувр, где для этого времени горит необычно много огней… Ну конечно, король то ли собирается только отбыть оттуда в ратушу, то ли отбыл совсем недавно, сегодня во дворце спать никому не придется, Мерлезонский балет — надолго…
Они проплыли под мостом Барбье, справа показалась темная мрачная громада, таинственная и зловещая, — Нельская башня, где триста лет назад молодая королева Франции Маргарита Бургундская и две ее сестры устраивали разнузданные ночи любви, не подозревая, как близка месть разгневанного короля. Показалось, что от нее веет каким-то особенным холодом. Лодочник, приналегши на весла, покосился на д'Артаньяна и пробормотал:
— Вы б, сударь, перекрестились за нас за всех, а то у меня обе руки заняты… Говорят, иногда являются. И Маргарита, и Бланш де Ла Марш, и Жанна де Пуатье, стоят у самой воды, улыбаются, руками манят да зовут нежными голосками… Только никто из рискнувших пристать дураков не возвращался…
«Да, Людовик Десятый — это вам не Людовик Тринадцатый, — подумал д'Артаньян. — А впрочем, посмотрим. Просто так эта история закончиться не может…»
Планше торопливо перекрестился и зашептал молитву. Д'Артаньян легкомысленно фыркнул.
— Это вы зря, сударь, — буркнул лодочник, еще сильнее взмахивая веслами. — Говорю вам, частенько стоят… У самой воды… Все они трое… И никто не возвращался…
— Ну, мы же не собираемся приставать… — сказал д'Артаньян.
— Все равно, кто их знает…
«Простая твоя душа, — подумал д'Артаньян свысока. — Знал бы ты, что на твоем дряхлом челноке плывет сейчас судьба еще одной королевы Франции, оказавшейся столь же невоздержанной в любовных делах на стороне, — и забыл бы про трехсотлетние привидения…»
Вскоре показалась еще одна женщина, тоже неживая, но гораздо более безобидная, чем призраки давным-давно истлевших распутниц, — самаритянка [27] . Лодка прошла под Новым мостом.
Д'Артаньян впервые плыл по Сене вот так, ночью, да еще на всем почти ее протяжении в городской черте, — и оттого Париж, видимый с совершенно непривычной точки зрения, казался чужим, незнакомым, загадочным. Трудновато было без подсказки лодочника узнавать мосты, проплывая под ними, и дома, глядя на них с реки.
27
В начале XVII века на Новом мосту была построена водовзводная машина для подачи воды в королевские дворцы. В обиходе ее называли самаритянкой — поскольку здание было увенчано скульптурным изображением евангельской сцены встречи Христа с самаритянкой, давшей ему напиться.
Правда, он сразу узнал Консьержери — в первую очередь башню Бонбек, где его допрашивали после дуэли с Арамисом. Серебряная башня, башня Цезаря… Прямоугольная Часовая…
А вот и мост Менял с возвышающейся за ним башней Шатле — ну как же, и здесь сиживали, и тоже недолго… Мост Нотр-Дам…
Лодочник подогнал свое суденышко к узкой каменной лестнице. Справа, на том берегу, вздымалась громада собора Парижской Богоматери, столь же темная и мрачная, как Нельская башня, справа сияло огнями здание ратуши. Щедро расплатившись, д'Артаньян первым выпрыгнул на мокрые ступени, огляделся, прислушался и стал подниматься, осторожно ставя ноги, с радостью ощущая, как слабеет, остается позади запах Сены, — сырость на реке была особенная, дурно пахнущая из-за набережной Кожевников, где испокон веков выделывались скотские кожи со всеми сопутствующими этому погаными ароматами.