– Иногда ее вижу. – Буряк вздохнул. – Здороваемся… И – все! За ней пробовал ухаживать Макс, но с ходу получил от ворот поворот. Женя вообще с порога отметает всех ухажеров. Ну… Я уж и не рискую. Если Макс оказался «в офсайде», то я и подавно буду там. Такая вот грустная история.

Окинув его ироничным взглядом, Гуров сокрушенно покачал головой.

– Да, действительно, история – грустнее не придумаешь. И прежде всего потому, что кое-кто из здесь присутствующих из-за своей, говоря по-народному, малохольности, своими собственными руками опустил себя ниже плинтуса. Ах, у меня не баскетбольный рост! Ах, у меня фейс не какого-нибудь прынца заморского!.. Что может быть глупее?

Лев говорил с нескрываемым сарказмом, совершенно не щадя самолюбия своего собеседника. Было яснее ясного, что в данном случае не жалость и сочувствие, а хорошая встряска наиболее приемлемы для такого типажа – человека, совершенно затюканного и жизнью, и неумными людьми. Ошарашенный его демаршем, Буряк захлопал глазами и почти прошептал:

– Ч-что вы имеете в виду?

– Что-что… А то, что, может быть, она до сих пор ждет не кого-то, а тебя?! – проговорил Гуров в нарочито-грубоватой, доверительной форме. – Может быть, она надеется, что именно ты к ней подойдешь и скажешь: «Женя, прости меня, дурака, за то, что когда-то проявил трусость и не признался тебе в любви! Прости и за то, что продолжаю праздновать труса и делаю вид, будто ты мне безразлична. А ты мне не безразлична, я тебя любил, люблю, жить без тебя не могу и схожу от этого с ума. Будь моей женой!»

– Лев Иванович! – умоляюще почти простонал Костя. – Вам легко говорить! При ваших данных любая королева красоты не устоит. А я… – он безнадежно махнул рукой.

– Пацан ты и есть – пацан… Хоть тебе уже и за тридцать, – в голосе Гурова звучало сочувствие. – Что – рост? Что – внешность? Главное, человеком нужно быть. Ладно. – Лев снисходительно усмехнулся. – Что-то мы отклонились от изначальной темы. Давай вернемся к Горбылину. Меня интересуют его личные контакты как внутри посольства, так и за его пределами. Тебе об этом что-то известно?

С трудом взяв себя в руки, Константин сообщил, что смерть Макса для него стала настоящим потрясением. Да и для многих – тоже. Даже те, что ранее относились к атташе иронично, были в шоке и сожалели о его странной преждевременной кончине.

Хотя и поводов к иронии было более чем достаточно. Горбылин являл собой типаж эдакого «бывалого», которому и море по колено, и горы по плечо. Он любил порассказать о себе нечто невероятное, можно даже сказать, хлестаковски-мюнхаузеновское. Например, о том, как еще в военном училище удивлял преподавателей своими стратегическими талантами и что его курсовая по системе войсковой обороны южных рубежей России на кавказском направлении была издана специальной брошюрой и рекомендована как учебное пособие.

Не менее занимательными были и повествования о том, как, прибыв в спецподразделение пехотных войск, он в течение года сделал его образцово-показательным, и на учениях, где его «орлы» показали высокие результаты, сам министр обороны пожимал ему руку. А еще очень много он рассказывал о своих подвигах во время грузино-югоосетинского конфликта. По словам Горбылина, он осуществлял координацию действий спецназа и бронетехники, благодаря чему и была достигнута победа…

– Да, остается только сказать, для чего там нужны были генералы, для чего нужны были войска, если там было достаточно одного Горбылина, – с грустной иронией резюмировал Гуров.

Скорее всего, в стенах посольства горбылинские байки всерьез воспринимал один только Буряк, знавший об армейской службе лишь с чужих слов. Те же, кто знал армию изнутри, над Павлином-Максом откровенно смеялись. Поэтому его контакты с работниками посольства были весьма поверхностными, и едва ли можно было считать, что кто-то рисковал с ним излишне откровенничать или иметь общие дела.

Что касается внешних контактов, то Буряк был вынужден признаться, что последний месяц его дружба с Горбылиным изрядно остыла. У Макса к той поре в городе появились какие-то знакомые, и он уже сам, единолично, отправлялся в вояжи по городу. Что это за знакомые, Косте он не рассказывал. Но однажды Буряк – это было около месяца назад – вышел прогуляться до ближайшего сквера, где он любил посидеть в небольшом кафе с хорошей мексиканской кухней. Неспешно шагая в тени пальм, на другой стороне улицы он случайно увидел Горбылина в компании с каким-то гражданином явно местных кровей. Причем этот тип смахивал на гаучоса – латиноамериканского ковбоя с криминальными замашками. Они шли параллельно скверу и о чем-то разговаривали. Константин окликать Макса не стал, да и спрашивать о том, кто это такой, отчего-то не решился. В самом деле! А может быть, тот попросил у него закурить, и они разговаривали о достоинствах местного табака?

Лев нахмурился.

– Поня-я-тно. Лицо этого человека не запомнил? Нарисовать смог бы? – спросил он, выслушав своего собеседника.

– Да, конечно! – обрадовался тот. – Если надо – к вечеру будет готово. Вам как лучше – нарисовать портретный вариант или в рост?

– Лучше – и так, и эдак. Как подскажет фантазия… – Гуров поднялся и двинулся к двери.

В это же самое время Станислав Крячко отправился на собеседование к Веронике Павловне, докторше здешней медчасти, которая располагалась в одноэтажном доме, метрах в полста от служебного здания посольства. Подойдя к постройке, отделанной белым сайдингом, под зеленой крышей из металлочерепицы, Стас вошел в приемную. В углу, напротив входа, он увидел шкаф с бумагами. Рядом с ним был стол, за которым восседала крупная женщина в белом халате и белой косынке.

Поздоровавшись, Крячко представился и уведомил, что хотел бы увидеть главного доктора. Та сообщила, что Вероника Павловна у себя и обязательно его примет. Постучав в дверь с табличкой «Зав. медсанчастью Рябинина В.П.» и, услышав благозвучное, чем-то очень знакомое контральто: «Да, да! Войдите!» – он толкнул застекленную дверь с белыми занавесочками изнутри и увидел… Ту самую хорошенькую особу, которую приметил в столовой.

Докторша в медицинском халате, шапочке и с фонендоскопом на шее сидела за столом и что-то писала в толстенной амбулаторной карте. Стас поприветствовал хозяйку кабинета и объявил о том, что намерен занять не меньше часа ее рабочего времени.