По возвращению в общежитие он весь вечер ворчал и исходил недовольством. Вытурил на улицу Кота, мешавшегося под ногами. Издергался из-за неудачных заклинаний из группы oculi umbru [20] , срывавшихся с рук одно за другим. Завтрашний зачет по нематериалке плакал горючими слезами. Мэлу всё было не так и не эдак — не ровно, не быстро, не гладко, не мягко. И злился он, похоже, на меня.

— За что? — спросила я напрямик.

Мэл поджал губы:

— Ты не при чём. Тяжелый день. Завал на работе.

— Расскажи. Посочувствую и утешу как смогу, — предложила я.

Пришлось утешать долго и упорно. Мэл подошел к процессу жестко. Целеустремленно. Он не успокоился до тех пор, пока мое горло не охрипло, а организм не ослабел от пресыщения и беспредельной усталости.

— Гошик… не могу больше…

— Можешь, Эвочка. Повтори еще… — вливается в уши шепот, и мышцы сводит сладкой судорогой.

— Люблю… люблю тебя… — выдыхаю севшим голосом, и тело откликается на изощренную ласку. Когда-нибудь bilitere subsensibila [21] убьет меня. — Люблю… люблю…

Не помню, сколько раз говорила. Раз сто или двести. А Мэлу всё мало. Он измочалил. Выпил меня досуха как вампир. И ведь добился, чтобы назавтра я ползала разбитой и невыспавшейся тетерей. К тому же, из-за перевозбужденной нервной системы пропала чувствительность кожи. Просто-напросто отключилась как лампочка, чем перепугала меня невероятно. Странно стоять под душем, не ощущая льющейся воды. Нервы оттаяли лишь во второй половине дня. Зато Мэл насвистывал и с легкостью получил зачет по нематериальной висорике.

— Объяснись. В чем моя вина? — потребовала я. — Изобрел новый метод наказания?

— Разве не понравилось? — удивился он и покаялся: — Прости. Наверное, в голове отложилось последнее полнолуние, и подсознательно я захотел поменяться местами. Ну, и сорвался.

Вроде бы смотрел честно и искренне сожалел, но на миг почудилось, что в глубине глаз промелькнул его зверь — непредсказуемый и пугающий.

Мне стало неловко. Я, конечно же, знала, что раз в месяц Мэлу приходится несладко, но впервые почувствовала себя в его шкуре.

— Прости, Гошик, — прильнула к нему. — Я постараюсь сдерживаться.

— И я тоже, — ответил он глухо.

Недоразумение исчерпалось, но взгляд Мэла, вернее, его зверя долго преследовал меня. Отвернусь — и возникает неприятное ощущение меж лопаток. Обернусь — в глазах Мэла безмятежность и идиллия.

Дурацкая паранойя. Дурацкие и бестолковые уроки по развитию интуиции.

В начале августа родилась Ясинка — маленькое чудо с крошечными пальчиками и носиком-пуговкой. Знакомство с крохотулей стало для меня потрясением. Прежде я не знала, с какого боку подходить к новорожденным, не говоря о том, как правильно держать.

— Она похожа на тебя, — объявила Марте, умилившись пухлыми щечками малышки. Ясинка усердно тянула мамино молоко. — У нее твои глазки и бровки.

Родители выделили для дочки самый лучший уголок — светлый и теплый, — разгородив комнату на две части. Несмотря на тесноту, в детской было уютно… и покойно душе.

Медленно вращается карусель с рыбками, веселые мишки скачут на одеяльце, розовый слон смотрит в окно, погремушка ждет часа, когда маленькие ручки схватят и требовательно затрясут… Новый человечек пришел в мир, где его любят и заботятся о нем. Он причмокивает и трогательно зевает.

— У нее светлые реснички. И длинные, — замечаю, разглядывая личико заснувшей девочки.

— Потемнеют, — говорит Марта. — И волосики сначала вышоркаются, а потом отрастут новые.

— И будет роскошная коса с руку. Как у тебя.

— Еще толще, — смеется молодая мама.

Я натащила кучу оберегов и амулетов — для спокойного сна, для хорошего аппетита, для крепких ножек, для здоровых зубов, от болезней, от сглаза и наговора, от духов, утаскивающих новорожденных. Развешивала с Мартой пеленки во внутреннем дворике и помогала гладить распашонки. Присматривала за девочкой, пока её мама хлопотала по хозяйству. И не могла наглядеться на малышку. От Ясинки пахло молоком и чем-то сладко-доверчивым, отчего на глаза наворачивались слезы, и страстно хотелось укрыть кроху от бед и напастей. Уберечь от зла, притаившегося снаружи.

— Она смотрит на меня. Осмысленно! — заметила я как-то.

— Конечно. Ясинка различает, когда ты приходишь в гости. Смотри, она радуется.

— Правда? Можно взять её на руки?

Глазки-бусинки таращатся на меня… Теплый и беззащитный комочек. Искренний… Подумать только, мы приходим в этот мир мелкими глистиками, а в итоге вырастаем большими людьми и вершим историю… Интересно, Ясинка воспринимает меня как бесформенное пятно или как великана?

— Ты будешь прекрасной мамой, — сказала однажды Марта, поймав меня с поличным, когда я напевала колыбельную, укачивая малышку. И, между прочим, ужасно фальшивила.