— Я никогда не стесняюсь, — ответил я, — я люблю разговаривать с людьми. Только не вздумай уйти!

Я поднялся на второй этаж, нашел восьмую квартиру и позвонил. Мне открыла женщина. Конечно, это была ее мама, у нее в глазах был вопрос: интересно, кто это к моей Наденьке?

— Наденька дома, я надеюсь? — спросил я.

Она даже вздрогнула: не ожидала, что я ее дочку, как и она, Наденькой называю. Хмыкнула.

— Наденька дома, — ответила она. — Наденька, к тебе молодой человек. — И ушла. Все получилось, как я рассчитывал.

Наденька вышла. Глаза у нее были похожи на мамины, только вопрос в них был другой: что это все значит, хотела бы я знать?

— Приветик! — сказал я. — Мы знакомы, не правда ли?

— Ты Быстроглазый, — сказала она. — Но мы не знакомы.

Все Быстроглазого знают!

— Сама же сказала: Быстроглазый, — возразил я. — Знакомы, знакомы! Проходим в школе по коридору: ты на меня посмотришь, я — на тебя, а заговорить не заговариваем. Это плохо. Люди должны общаться.

— Правильно! — Она засмеялась, тряхнула волосами. Очень, скажу вам, мило это у нее получилось. В такую девочку я и сам не прочь бы влюбиться.

— Тогда садись, поговорим, — сказал я. — Садись вот здесь, на ступеньке. Садись, садись — увидишь, замечательный разговор получится.

Все оказалось проще, чем я думал: она, оказывается, была готова к разговору и тут же мне об этом сообщила, как только села рядом со мной. Просто чудесно вышло: ей хотелось с кем-нибудь поговорить. Она сидела дома и думала: «Хоть бы кто-нибудь зашел». Ей последнее время без конца хочется разговаривать: жизнь круто изменилась. Но подружкам, видно, ее разговоры уже надоели.

— Интересно было бы знать поконкретнее, — сказал я, — что это в твоей жизни так изменилось.

— Не объяснишь, — сказала она. — Никто этого не понимает. Я папу полюбила. То есть он мне не папа, а отчим, уже два года с нами живет. Я с ним никогда не ссорилась, но и не любила его. А на прошлой неделе я посмотрела на него — он как раз картошку чистил, такой смешной, — и поняла, что люблю его. Теперь со мной что-то делается. Мне все время хочется с людьми разговаривать, и все мне кажутся очень милыми.

Я ей сказал, что она сама милая, самая милая из всех людей, какие мне попадались. И вот почему: никогда ей не придет в голову подумать о человеке какую-нибудь гадость или, скажем, высказаться о нем: «Какой неприятный!» А ведь есть же такие люди, которые на других с таких позиций смотрят.

Она согласилась, что есть. И так же, как и я, она была возмущена такими людьми. Я спросил ее, не знает ли она моего большущего приятеля Чувала.

— Нет, а что?

— Ему тоже все кажутся милыми! — ответил я. — Надо будет тебе с ним поговорить. У вас много общего.

Но мне не хотелось ее вот так сразу Чувалу передавать. Я начал говорить неожиданное для себя.

— Мне тоже все кажутся славными, но на меня люди смотрят другими глазами. Говорят, что я проныра, люблю обстряпывать делишки. Но для себя я очень редко что-нибудь делаю, больше для других…

— Это хорошо! — сказала она. — Я уже все поняла. Тебя обидели. Да? И ты пришел ко мне излить душу.

— Точно! — сказал я. — Обидели. Глубоко, до слез! — Слезы тут же появились на моих глазах. — И все это так несправедливо! Как будто бы я деляга какой-то. А все зависть и человеческая неблагодарность… Все потому, что я чище и выше других!

— Нет, нет, — сказала она. — Ты чересчур уж хорошо к себе относишься. Давай разберемся.

Только этого мне недоставало.

— Да что разбираться! Что разбираться! — сказал я. — У меня и времени на это нет. Я же целый день ношусь: то одному что-то устраиваю, то другому. Вот уже надо бежать чужого ребенка из колледжа забирать.

— Так зачем же ты пришел?

— За одним только словом! — сказал я. — Скажи, вот если б я проходил по школе, а ты шла мне навстречу, ты могла бы обо мне подумать: «Какой славный!»?

— Господи! Вот только сегодня это было: ты шел по коридору, а я подумала: «Какой славный!»

— Спасибо, — сказал я. — Больше мне ничего не надо. Кстати, я тебе сейчас устрою разговор с Чувалом. Он должен быть недалеко. Вот уж с ним ты поговоришь так поговоришь. Жди тут, не заходи в квартиру!

Она кивнула, вид у нее был здорово растерянный.

Я еще из парадного начал делать знаки Чувалу.

— А ну бегом! — сказал я.

Пришлось его втолкнуть в парадное, он сопротивлялся. Хиггинс мне помог. Чувал сдался и побежал вверх. По-моему, он плохо понимал, что с ним происходит.