– Мистер О’Рурк, – окликнула Кейт. Священник отошел от окна и сел в кресло рядом с кроватью.

– Вы сделаете для меня кое-что? – шепотом спросила Кейт.

– Да.

– Помогите мне найти тех, кто убил Тома и Джули… Почерневшие тела, отслаивающаяся чешуйками плоть,

напоминающая поверхность обугленного бревна. Их тела от огня съежились, стали меньше. Ломкие руки, застывшие в боксерском жесте. Сверкание зубов в безгубой улыбке.

– Да, – сказал О’Рурк.

– Но не только, – прошептала Кейт, хватая его здоровой рукой за рукав свитера. – Помогите мне найти Джошуа.

Она почувствовала его колебания.

– Нет, – сказала она уже не шепотом, но не срываясь на истерические нотки. – Сгоревший ребенок не Джош… слишком большой. Поверьте. Поможете найти?

Священник раздумывал лишь несколько секунд, затем пожал ее руку.

– Да, – ответил он. А потом, когда солнечный свет внезапно пропал на восточной стене и за окном сразу стемнело, добавил: – Да, помогу.

Кейт заснула, по-прежнему сжимая в пальцах рукав его свитера.

Из больницы Кейт вышла в понедельник, 30 сентября, хотя голова все еще сильно болела, левая рука оставалась в гипсе, а врачи просили ее задержаться хотя бы на сутки. Она чувствовала, что не может позволить себе провести еще двадцать четыре часа в постели.

Поскольку несгоревшая часть дома пропахла дымом и была подпорчена водой и Кейт ни при каких обстоятельствах не хотелось туда возвращаться, она сняла номер в отеле «Харвест-Хаус», неподалеку от ЦКЗ. О’Рурк и кое-кто из друзей принесли одежду из не затронутой огнем спальни, а секретарша Арлин купила несколько новых вещей. Кейт оделась в новое.

Останки Джули Стрикленд после вскрытия и опознания отправили в Милуоки, на ее родину. Кейт разговаривала по телефону с родителями Джули в понедельник вечером и после этого примерно час пролежала в темноте у себя в номере. Ей хотелось плакать, ей нужно было поплакать, но она не могла это сделать.

Тело Тома кремировали во вторник, 1 октября. Когда-то он говорил друзьям о своем желании, чтобы его пепел развеяли над Континентальным Водоразделом в центре штата, и после недолгой церемонии в боулдерском крематории караван из почти сорока машин, в основном вездеходов, отправился в сторону Буэна-Виста – исполнять его волю. Кейт чувствовала себя недостаточно хорошо, чтобы поехать вместе со всеми. Отец О’Рурк отвез ее в отель. Ее продолжали навещать агенты ФБР – они пытались вытянуть все новые и новые подробности. Будто поверив ее рассказу о людях в черном, возможно румынах, по неизвестным причинам стремившихся похитить румынского сироту, они пообещали Кейт, что все пограничные контрольно-пропускные пункты будут предупреждены. Единственное, чего они не смогли ей объяснить, – о ком будут предупреждены эти самые пункты. Во вторник вечером Кейт разговаривала с Моберли по телефону и от него узнала, что тело Чандры отправили мужу и семье в Атланту. Он поведал ей и некоторые подробности о похоронах Чарли Тейта в Денвере.

– Как оказалось, Чарли был страстным астрономом-любителем, – говорил Моберли тихим голосом. – В воскресенье вечером я ходил на церемонию прощания в планетарий при Денверском историческом музее. Вся церемония – с короткими речами друзей и священника унитаристской церкви – проходила в демонстрационном зале, и вверху горели лишь созвездия. Когда надгробные речи закончились, на небе вдруг зажглась яркая звезда. Вдова Чарли – вы ведь помните Донну, Кейт? – так вот, Донна встала и объяснила, что свет этой звезды шел до Земли сорок два года – начиная с 1949-го, когда родился Чарли… возможно, даже со дня его рождения… и дошел только на этой неделе. В общем, звезда становилась все ярче и ярче, пока купол не окрасился в такой нежный молочный цвет… знаете, как бывает перед рассветом… и мы выходили при этом восхитительном свете. А надгробный камень… да, эпитафия очень трогательная.

Моберли помолчал.

– И что же в ней, Кен? – спросила Кейт. Он кашлянул.

– Чарли написал себе эпитафию уже давным-давно. Там есть такие слова: «Я слишком любил звезды, чтобы бояться ночи». – На какое-то мгновение наступила пауза. – Кейт, вы еще слушаете?

– Да, – ответила она. – Я слушаю, Кен. Поговорим завтра.

Кейт потребовала вторичного, более тщательного, обследования трупа найденного в сгоревшем доме ребенка, чему поначалу воспротивился коронер графства. Тело было обнаружено в обрушившейся части дома, когда огонь уже погас сам по себе (при этом Кейт выяснила, что она почти полтора часа выбиралась по крутому склону со сломанной рукой и с сотрясением мозга и ее подобрали уже после того, как нашли тела), и там мало что осталось для анализа: ни зубов для сличения с картой – да и самой карты не было, – ни возможности точно определить причину смерти из-за страшных ожогов и обширных внутренних повреждений, полученных в результате падения стены. После первичного осмотра коронер дал заключение: «смерть от ожогов и других повреждений, связанных с пожаром» – и занялся вскрытием остальных жертв этого страшного пожара.

– Проведите анализ еще раз, и потщательнее, – сказала Кейт ошеломленному коронеру. – Или я сама этим займусь. Нам требуется образец крови, полная рентгеновская съемка, магнитно-резонансное просвечивание внутренних органов, образцы выстилки желудка и верхнего кишечника. Это чрезвычайно важно и для расследования, проводимого ФБР, и для работ ЦКЗ по выявлению болезненного вируса. Если вы опять допустите промашку, то обе эти организации от вас не отцепятся. Повторите. И сделайте все как можно скрупулезнее.

Коронер разозлился, но подчинился. 2 октября, в среду, Кейт принесла пухлый отчет в центр визуализации ЦКЗ. Все обрадовались ее появлению, но у нее не было времени на сантименты. Она лишь мельком взглянула на опечатанные лаборатории класса VI, где погибли Чандра и Чарли Тейт, и даже не присела в своем кабинете, после того как убедилась, что все дискеты, папки с материалами и отчеты по проекту исчезли. С Аланом Стивенсом она встретилась в конференц-зале, который только что был заново покрашен, но где еще оставался запах дыма.