Мы едем через длинные мосты, пересекая крупные водоемы, едем мимо уродливой городской застройки до тех пор, пока в поле зрения не появляются горы, покрытые снегом. Мы были на дороге добрых минут 20, пока я не заметил, что девчонка держится за приборную панель обеими руками. Я спрашиваю:

— Что?

— Что, что? — отвечает она.

— Что ты делаешь? Почему ты так вцепилась в приборную панель?

— Ты быстро едешь, — говорит она обвинительным голосом.

— Быстро? Я еду всего лишь на пятидесяти. Это даже не превышение скорости!

— Для меня это быстро, — бормочет она.

— Слушай, если ты собираешься критиковать мое вождение, — начинаю я, но потом вспоминаю… я спорю с психопаткой. — Просто перестань делать это, — говорю я, взглянув на то, как она вцепилась в бардачок. — Это раздражает меня.

Она хмурится и отпускает панель, но перемещает свои руки к краям сиденья и крепко за них хватается. Я решил полностью игнорировать ее, пока нахожусь на шоссе, ведущем за город.

В какой-то момент я разгоняюсь до шестидесяти и расслабляюсь. Мы проезжаем знак говорящий, что до Маунт-Рейнир осталось 54 мили, и я вижу, как девчонка переводит свой взгляд от знака к спидометру и обратно, как она вычисляет, сколько времени у нас займет, чтобы добраться туда.

Она смотрит на солнце, или, по крайней мере, туда, где слабые очертания солнца проглядывают из-за дождевых облаков, потом на часы, на приборной панели, и, наконец, кладёт голову на подголовник и расслабляется. И, когда я говорю «расслабляется», я имею в виду, что она не выглядит так, будто собирается взорваться или неожиданно выпрыгнуть из несущейся машины.

Неплохо бы ей снять эти линзы. От них мне становится не по себе. У нас в школе у одной готки тоже жуткие линзы — желтые, в виде кошачьих глаз. Мне такое определённо не по душе — обычный готический выпендреж с претензией на художественность.

При мысли о школе я вспоминаю, что какой бы странной ни была Кошачьи-глаза, в следующем месяце она пойдет на выпускной, в отличие от меня. Я жму на газ, и машина с ревом разгоняется до девяноста миль в час. И видя, как девчонка судорожно вцепляется пальцами в сидение, я улыбаюсь.

Дальше целый час мы едем молча. По мере приближения к горам, легковушки, более характерные для городских дорог, постепенно сменяются массивными грузовиками и гружеными бревнами самосвалами. Вдоль дороги выстроились в ряд одинаковые деревянные домики, как деревенская версия Монополии.

Спустя какое-то время, я включил радио — вся моя музыка осталась в моем сдохшем телефоне — но смог найти только кантри. Пришлось оставить его — все равно лучше, чем сидеть в гробовом молчании со странным мальчиком-который-девочка.

Я не могу удержаться, чтобы не рассмотреть ее украдкой; она могла бы быть наполовину азиаткой со своими высокими скулами и густыми черными волосами. Ее одежда выглядит точь-в-точь, как из мужского отдела Олд Нэви. А вот прическа — просто ужас: смахивает на отрастающий, криво подстриженный "ежик". Вдобавок, она еще и укладывает его торчком, чтобы казаться выше. Или свирепее. Она невысокого роста. Я бы сказал, пять футов и пять дюймов — довольно точное описание. И в спокойном состоянии она действительно выглядит на свой рост. Но стоит ей заговорить, и она как будто подрастает на несколько дюймов…становиться выше самой себя. Когда она только села в машину, я был уверен, что в случае истерики справлюсь с ней, но теперь уже сомневаюсь. Такая сила…и ярость… переполняют каждую клеточку ее тела.

По словам отца, то, что она промышленный шпион, обладающий информацией о препарате, было «почти правдой». Когда я увидел её в первый раз, то вряд ли мог представить, что она замешана в каком-то шпионаже. Но сейчас, когда она сидит совсем рядом, могу. Она кажется опасной.

Словно прочитав мои мысли, она взглянула на меня, и, когда наши взгляды встретились, обстановка накалилась.

— Откуда ты? — спросила она.

Поразмыслив, я решаю, что ничего не случится, если она будет знать, где я живу.

— Эл. Эй.

Она не сводит с меня глаз:

— Где этот… Илэй?

— Лос-Анджелес. Это в… — говорю я.

— Ах, да. Калифорния, — перебивает она, и продолжает, бормоча себе под нос. — Самый густонаселенный город США после Нью-Йорка; тем не менее, не является столицей Калифорнии, которой, — она делает паузу и секунду подумав, добавляет, — является Сакраменто. Или, по крайней мере, он был ею в 1983.

Чудачка.

Свернув на двухполосную дорогу, мы проезжаем мимо компании охотников в коричневой камуфляжной одежде с ружьями. Ненавижу оружие. Однажды отец пробовал взять меня на охоту. И я целый день так и просидел в охотничьем домике, играя в видеоигры, отказываясь даже выйти на территорию охотничьих угодий, чем поставил его в неловкое положение перед друзьями.

— Какое твое полное имя? — спрашивает она, продолжая допрос.

Ой-ёй. Мы коснулись щекотливой темы. О «Блэквел Фармасьютикал» слышали все, и обычно моя фамилия — показатель статуса. Но сейчас, возможно, лучше её не упоминать.

— С чего бы мне говорить тебе свою фамилию, если ты даже не сказала мне своего имени? — выкручиваюсь я.

— Меня зовут Джуно, — отвечает она.

— Как богиню… чего, Олимпа? — спрашиваю я.

— Нет, как столицу Аляски, — отрезает она.

Точно! Ведь отец упоминал, что девчонка приплыла на пароходе из Анкориджа.