В аристократические времена могущественные роды искали себе предков среди мифологических героев, впоследствии эту склонность переняли демократические города, придумывая себе знаменитых основателей. Буйное воображение сиенцев заставило их вести свое происхождение от Сения, одного из сыновей Рема, который якобы укрывался здесь от гнева своего дяди, основателя Рима. Этой легенде Сиена обязана символом — волчицей. Городское знамя, болцана, черно-белое, причем эти геральдические цвета как нельзя лучше соответствуют взрывному темпераменту сиенцев и их полному противоречий характеру.

Поскольку в окрестностях не откопали никаких этрусских памятников, считается, что город был основан около 30 года до Рождества Христова как римская колония. В период средневековья им правили лангобарды{75} и франки, он рос благодаря епископам, а затем горожанам, которые повели сперва робкую, а затем и открытую борьбу против феодальных потомков завоевателей, сидевших в орлиных тосканских гнездах, всех этих Монте Амата, Санта Фьоре, Кампаньятика. То были безжалостные грабители, и ничего удивительного, что одному из них, Омберто из рода Альдобрандески, Данте велел стенать в глубинных безднах чистилища.

Развитие городских общин шло так стремительно, что уже в XIII веке сиенский подеста осмелился угрожать представителю могучего рода Арденджески, что если тот не прекратит грабежи и насилия, он прикажет посадить его на рыночной площади на цепь, как собаку.

Но если кто-то решит, что Сиенская республика была олицетворением демократических идеалов, это будет явное заблуждение. Аристократический элемент оказывал мощное влияние, и «milites et mercatores sienenses» [22] были аристократического происхождения, что в других местах было делом практически неслыханным. К примеру, сиенцы Толомеи с тосканской манией величия выводили свое происхождение от Птолемея {76} . По сути дела, влиятельные горожане, все эти Буонсиньори, Каччаконти, Скуарчалупи, были потомками германских завоевателей. Их головы, освобожденные от тяжести шлемов, оказались чрезвычайно способными к расчетам, и бронзу воителей они сменили на благородные металлы банкиров. Эти экс-воины совершали дальние поездки по всей Европе, а в торговле серебром сумели даже взять верх над евреями. Они стали банкирами пап. Это давало хороший процент, а также позволяло использовать церковные санкции против строптивых должников.

Означает ли это, что Сиена была на стороне пап? Вовсе нет. И чтобы объяснить это, следует обратиться к истории. Естественно, к борьбе гвельфов и гибеллинов.

Первоначально эти названия обозначали две немецкие политические партии: гвельфы были сторонниками саксонских и баварских герцогов, гибеллины же поддерживали Гогенштауфенов{77}. Спор, занесенный в Италию, сохранил название, но изменил содержание. Из местного соперничества он превратился в универсальную проблему, известную как борьба папства с императорами.

С самого начала XII века Сиена оказалась лицом к лицу со своим предназначением. Ей пришлось выбирать между покорностью и трудной независимостью. Главным ее врагом стала Флоренция, что объясняется не только хитросплетениями истории, но и геополитическим положением. С той поры оба города будут ненавидеть друг друга, «с утонченной страстью сражаться мечом и словом, язвить друг друга в новеллах, легендах и поэзии». Карта доказывает, что так и должно было быть. Город волчицы преграждал Флоренции виа Франчиджена, кратчайшую дорогу в Рим. Оба города сражаются за доступ к морю. В Тоскане не хватало места для сильной Сиены и сильной Флоренции.

Один из историков совершенно справедливо пишет: тот факт, что Флоренция официально встала на сторону гвельфов, привел к тому, что Сиена официально была гибеллинской. Но это не более чем школярские различия. По сути, названия средневековых партий так же вводят в заблуждение, как и названия партий нынешних. Гвельфская Флоренция нередко была участницей антипапских лиг, а сиенские банкиры не могли всерьез быть гибеллинами, так как с Римом их связывали золотые нити финансовых интересов. Чуть только в Сиене заметили поползновения к покушению на ее независимость со стороны Карла IV{78}, формально ее союзника, как тут же он получил по своему августейшему императорскому носу.

Кроме того, в обоих противостоящих городах имелись сторонники и гвельфов и гибеллинов, но, по сути дела, слова эти означали давних врагов, этаких Монтекки и Капулетти, которые из поколения в поколения бомбардировали сады друг друга камнями, приспешникам противников обрезали уши и в темных закоулках стилетом успокаивали сердца родичей кровного врага.

История, так сказать, внешняя каждого государства (а итальянский полис был государством) куда более понятна и логична, чем история внутренняя, и когда сейчас ее изучаешь, она подобна механизму старых часов, которые не ходят уже многие столетия. Сиенский механизм власти был чрезвычайно сложен и в течение веков значительно менялся. Существовавшее до 1277 года правление Двадцати Четырех было выражением зыбкого равновесия общественных сил, колеблющихся между тимократией{79} и демократией.

Совет, или Синьория, избирался на короткий срок, исполнял функции кабинета министров и состоял наполовину из milites, наполовину из представителей народной партии. Однако это вовсе не было равнозначно классовому разделению, потому что после того, как возникло слово «народ», всегда находились те, кто происходили вовсе не из народа, но тем не менее считали, будто лучше других способны выражать его жизненные интересы и чаяния.

Консильо Дженерале делла Кампанья, или парламент, составляли триста самых уважаемых оседлых граждан, и именно они каждые два месяца выбирали правительство, то есть Синьорию, а также подесту, которого стерегли, как похотливый старец стережет молодую жену. Подеста — наивысшее должностное лицо государства (что-то наподобие короля в конституционной монархии, то есть скорей звание, нежели должность) — обыкновенно был чужеземцем. Избирался он сроком на один год и был ограничен великим множеством чрезмерных предписаний, что должно было воспрепятствовать вероятным попыткам захватить абсолютную власть. Финансовое управление, именовавшееся Биккерна, и таможенное, Габелла, были отданы в руки монахов из Сан Гальгано и Серви ди Мария, поскольку лучше, если золотом распоряжаются те, кто давал обет бедности.